Зона затопления - Роман Сенчин

– А кто это – сепаратисты? – спросил Игнатий Андреевич с усмешкой, вспомнив слово «сепаратор».

– Кто отделиться хочет. Чтоб, например, Сибирь отдельно была.

Женька Глухих шутливо обрадовался:

– А и неплохо бы…

– Ну-ка! – Уполномоченного как ошпарили. – Не надо таких заявлений. За них теперь и загреметь можно… Так что, – снова оглядел сидевших в комнате немолодых, потрепанных, с морщинистыми напряженными лицами мужиков, – так что, граждане, прошу быть поаккуратней. Договорились?

Они без готовности покивали.

– А вы, – повернулся участковый к Игнатию Андреевичу, – хозяин квартиры, как я понимаю.

– Но.

– Я к вам, если позволите, буду заглядывать. Вы человек одинокий, пожилой. Вдруг что…

Когда он ушел, повозмущались, посмеялись. Вроде отнеслись к этому визиту как к недоразумению какому-то, анекдоту. Но с этого дня стали приходить к Улаеву все реже и все меньшим количеством. А через месяцок посиделки и вовсе прекратились.

Нет, не то чтобы мужики испугались милиционера с его предостережениями, но как-то неуютно, недушевно стало. Сломало его вторжение настроение, убило теплоту. И даже грусть воспоминаний стала какой-то ненастоящей, наигранной.

Игнатий Андреевич проводил дни перед телевизором. Смотрел всякую ерунду; попадая на новости, скорее переключал каналы. Но успевал услышать: в Сирии бои, сотни убитых и раненых, бывший полковник Квачков приговорен за подготовку мятежа к тринадцати годам заключения, в Либерии разбился самолет, в Республике Коми взорвался газ в шахте, разбился самолет на Украине, в Европе в каком-то блюде вместо говядины обнаружили конину, и это вызвало грандиозный скандал…

Каждая отдельная новость, каждая передача вообще-то располагали к раздумьям, но их было так много, они лились таким непрерывным потоком, что в них попросту захлебываешься, тонешь.

Читать Игнатий Андреевич не любил, не понимал, как можно часами ползать взглядом по строчкам. Всю жизнь он занимался физическим трудом: копал землю, ворочал назём, прибивал доски, ставил столбы, – и теперь, ничего не делая два года, чувствует, как дряхлеет, размякает, слабнет.

Уже через несколько месяцев после переезда напугали руки, кисти рук. Задубевшая, почти окаменевшая кожа стала сначала шелушиться, а потом отслаиваться целыми пластами. Желтовато-серые панцири мозолей на ладонях и у основания пальцев отпадали, но отпадали не сразу, а постепенно, с одного края. Игнатий Андреевич пытался отдирать их, но не получалось – было больно. Словно отдираешь недозревшую коросту.

Под этим сходящим панцирем появлялась красная, как после ожога, тоненькая кожа. Щипало, когда мыл посуду, да и просто умывался. Пальцы стали гибкими, чувствительными к любой мелочи. Даже отдельную крупинку сахара могли распознать.

– Хе-хе, скоро на пианине заиграю, – шевеля пальцами, приглядываясь к ним, говорил Игнатий Андреевич; было и тревожно, и как-то приятно ощущать их такими, новыми, как бы не совсем своими.

И в конце концов само собой, без усилий снялось обручальное кольцо, которое вросло в кожу-панцирь сорок с лишним лет назад… После смерти жены Игнатий Андреевич подумывал даже распилить его. «Да на хрена! – рассердился на себя за эту мысль. – Не еще же раз жениться!» А теперь перепугался: как знак какой-то это кольцо на ладони. То ли действительно возьмет и встретит женщину, приведет в дом, то ли… Покойников-то обычно без золота хоронят, даже коронки зубные снимают.

Положил кольцо в ящик комода, постарался забыть о нем.

Не забывалось – все сильнее давило одиночество, гнули дряхлость, старость… Игнатий Андреевич почти каждый день выходил на улицу, подолгу, медленным шагом, бродил по городу, избегая оживленных мест, автомобильных магистралей. Убеждал себя, что для здоровья бродит, дышит свежим воздухом, но на самом деле что-то искал, ждал чего-то. И часто замечал стариков и старух, так же бродящих поодиночке и явно тоже чего-то ищущих…

Встречал и знакомых, но даже со своими земляками лишь здоровался. Говорить уже было нечего и не о чем. Да и редкие известия, касавшиеся их города, родных мест, не трогали. Вот, например, арестовали главу дирекции по подготовке ложа водохранилища Рашида Рифатова – воровал, говорят, безбожно, или – наконец компенсировали убытки владелице пылёвского магазина «Северянка» Любе Гришиной. Ну и что? Какой толк? Ничего не изменится. Пылево и другие деревни это не вернет, водохранилище с плотиной из-за этого не исчезнут. Придется ему, Игнатию Андреевичу, и сотням таких же стариков и старух доживать в чужих, немилых квартирах, на не своей земле, дышать пусть свежим, но не своим воздухом… Да и у тех, кто моложе, вряд ли будущее светлее. Наоборот – они дольше стариков мучиться будут. Счастливых он пока не встречал.

В середине апреля позвонила дочь. Справилась о здоровье, а потом произнесла серьезным и несмелым голосом:

– Отец…

Игнатий Андреевич решил, что она опять начнет уговаривать переезжать к ней в Ачинск: «Не хочешь в квартире – избушка есть хорошая на примете. Купим…» Заранее вскипел, хотел перебить, но услышал неожиданное и моментом вернувшее силы:

– Отец, ты не против будешь, если Никитка с тобой поживет недели три? Мы тут ремонт хотим сделать, лоджию застеклить, пока деньги подкопились, а потом с Юрой, – это муж дочери, – на море съездить. На Кипре тепло уже будет, и путевки дешевые… Как-то замотались последнее время, и вдвоем побыть… Как, не против?

– Не против, ясно! – Игнатий Андреевич услышал в своем голосе молодецкую нотку. – Вези!

– Спасибо… И Никитке полезно будет… В этом году в первый класс ведь. Хоть впечатлений наберется.

– Ну да, ну да! Когда ждать?

– В следующие выходные тогда. Надо и мне, и Юре отпуска оформить. Не оформляли пока, твое мнение хотели узнать.

– Ну уж, разве бы я отказал? – обиделся Игнатий Андреевич.

– Да нет! Но вдруг… здоровье бы не позволило…

Полторы недели, которые ждал внука, тянулись бесконечно долго. За первые два дня Игнатий Андреевич подготовил в комнате уголок для Никитки, собрал кровать, купил детских книжек, раскраски, альбом для рисования, – знал, что внук любит рисовать.

Никитку в последний раз видел прошлым летом – дочь с ним приезжала на короткое время. Тогда ему было пять лет, теперь, значит, шесть. Самый хороший возраст, чтоб что-нибудь рассказывать поучительно-интересное, общие занятия находить. Как говорится: старый да малый… У сына дети взрослые, у них свои интересы совсем, а у дочери один вот Никитка… Скорей бы… Может, рыбачить будут ездить: говорят, клюют на водохранилище окуни хорошо…

Так извелся Игнатий Андреевич ожиданием, что под конец и спать не мог – кружил по квартире, как волк в западне.

Дождался, приехали. Дочь переночевала, прибралась – хотя вроде Игнатий Андреевич и навел порядок, но женщине виднее, – разложила Никиткины вещи в комоде и, о чем-то пошептавшись с сыном, в чем-то его убедив, отправилась обратно.