Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров - Сергей Анатольевич Смирнов

Спустя мгновение ноги изменили ему, и он оказался подо мной, придавленным к полу, а я - на нем. Еще одним предателем оказался флорентийский кинжал, острие которого тут же выдавило первую капельку крови в ямочке за ухом своего бывшего хозяина.

-Лежи тихо и останешься живым,- успокоил я флорентийца и немного подождал, пока выровняется его дыхание.

-Теперь говори,- приказал я ему,- но сил на крик не трать, потому что вопросов будет много. Кто приказал тебе убить тамплиера, моего провожатого?

Ошеломленный, сбитый с ног и с толку, флорентиец выкладывал явно все, что ему было известно.

-Фульк де Вилларэ,- с хрипом пролепетал мой злосчастный двойник.

-Кто такой?- свирепо полюбопытствовал я.

-Великий магистр рыцарейиоаннитов,- пробормотал Сентилья; он был удивлен тем, что это влиятельное лицо мне незнакомо.

-А кто отдал приказ этому Фульку, будь он неладен?- рассердившись, сказал я, вовсе не думая получить ответ от такой мелкой сошки, каким, по моему разумению, оставался во всем этом уму не постижимом заговоре заносчивый молодой щеголь из торгового сословия.

Я полагал, что ответ вообще невозможен, и великий магистр могущественного Ордена, издавна враждебного тамплиерам, должен оказаться первым и главным звеном во всей смертельной цепи. Однако щеголь знал слишком много, а мой наскок на него был слишком внезапен, отчего я и получил ответ, от которого пол под нами закачался еще сильнее.

-Король Франции,- вот каков был ответ!

-Король Франции?! Филипп?!- выдал я свое удивление, переведя дух.- Откуда ты знаешь?

-Поверьте мне, мессер. Я знаю. Только не убивайте меня,- простонал он, и я заметил, что от удивления едва невзначай не оперся на кинжал, уже готовый приколоть все знания флорентийца ко внутренней поверхности его черепа.

Что за веселый праздник тайн и заговоров творился на свете! Казалось, все короли, султаны, магистры и купцы знали о посланце высших сил, направлявшемся с Востока на Запад, чтобы спасти Орден Храма от окончательного крушения, так же - как и о его провожатом, рыцаре Эде де Морее, которого почемуто обязательно следовало умертвить по исполнении его миссии.

-Где он?- продолжал я наседать на флорентийца.

-Кто?- испуганно выдохнул тот.

-Комтур тамплиеров.

-Не знаю,- страдальческим голосом ответил Сентилья.- Он удалился, мессер, когда мы шли с вами к таверне. Я послал людей проследить за ним. Он убил двух из них. У меня было мало времени. Потом появился какой-то человек и сказал, что он послан наместником Халдии и готов помочь. Он сказал, что комтура уже настигла стрела, и я могу отправиться на халдийскую дорогу, чтобы засвидетельствовать его смерть. В доказательство он предъявил мне плащ тамплиера с пятнами крови. Но я уже не мог оставить вас, мессер.

-Теперь помолчи,- повелел я и сам стал раскидывать мозгами.

Я уже знал немало и, главное, мог почти не сомневаться в том, что комтур жив, или, по крайней мере,- в том, что рука флорентийца, направленная рукой магистра, а та - рукой короля Франции, не достала славного комтура. Что ж, Сентилье нельзя было отказать в чутье, ведь соблазн взглянуть на мертвого рыцаря должен был быть велик.

-А теперь признайся мне, дружок,- попросил я флорентийца ласковым голосом,- каким таким зельем тебе удалось усыпить меня, ведь я тоже в этих делах не дурак.

-Это не зелье,- простонал флорентиец, поскольку острие кинжала никак не могло размягчиться, а сила моих рук и ног, сковавших врага, подобно клешням, все не убывала.

-Что же это было?- полюбопытствовал я.

-Слово,- услышал я в ответ.

-Слово?!- изумился я вновь и, тут же похолодев от ужаса, зашипел на самого опасного из всех возможных собеседников: - Молчи!

Мог ли он, выйдя из растерянности, одним легким выдохом вновь погрузить меня в забытье? Гадать затрудняюсь. Возможно, то слово, как и жало пчелы, было пригодно только для одного, первого, укуса. Возможно, меня спасло другое жало - стальное, которое прикололо к доскам всю волю моего нового "провожатого", а заодно - и его смышленость.

Стараясь не выдать своего собственного замешательства, я повелел Сентилье нацарапать перстнем то колдовское слово на полу. Он долго кряхтел, скребя дорогим камнем по доске, и наконец я, невольно щурясь и отворачиваясь подальше в сторону, сложил увечные буквы в единый смысл. Получилось на франкском: "ЗАТМЕНИЕ".

Закрыв глаза и крепче сжав рукоятку кинжала, я повторил вслух:

-ЗАТМЕНИЕ.

Остальные чувства донесли мне, что флорентиец, воняя от страха едким потом и хрипло дыша, остался подо мной, кинжал не покинул моей крепкой руки, а собачье рабство не отпустило моей шеи. Последнее я принял за самый верный признак того, что мир не опрокинулся в бездны худшего обмана.

-Других слов нет?- осмелев, спросил я, да и что еще оставалось мне делать, как только не осмелеть.

-Мне передали только это одно,- признался флорентиец.- Перед тем, как мы вошли в таверну, я указал вам на небо. Вы спросили: "Что там такое?". Я ответил, что скоро Луна закроет первую звезду в Змееносце и это ЗАТМЕНИЕ - хорошая примета для плавания.

-И что же со мной должно было случиться?- спросил я, уже понимая, что далеко не все вышло по замыслу злых мудрецов.

-Сначала, мессер, вы должны были следовать за мной, потом надолго заснуть, что и произошло. А потом, как мне сказали, вы должны были смиренно принимать все обстоятельства и приказы и довольствоваться пищей, которую вам предложат.

-Получилось не все,- заметил я.

-Да, мессер,- подтвердил Тибальдо Сентилья.

-В том-то вся загвоздка,- продолжил я нашу беседу, стараясь говорить уже веселей и тем предлагая флорентийцу свою дружбу и участие.

Никакого объяснения тому, почему же "получилось не все", я, как и мой двойник, не находил, но догадался лишь поблагодарить в мыслях Черную Молнию, и вправду спасшую меня во сне от поругания. Если бы еще поверить ее слову так же - как и тому спасительному удару ассасинского кинжала! Тому самому слову, что сверкнуло на острие, вернувшем меня в столь же необъяснимую и полную ловушек явь! "Любимый",- так ведь и сказала Акиса. Может, стоило остаться там, у стен Трапезунда, отдав свое тело врагам, а душу - возлюбленной, и вовсе не становиться теперь жалким победителем, посаженным на собачью цепь?

Кинжал дрогнул в моей руке, и флорентиец вздохнул так, будто уже начал сочувствовать моим несчастьям.

-Мессер, - тихо проговорил он.- Я допускаю, что нас обоих используют в недобром деле. Я допускаю, что от каждого из нас скрывают часть истины, и таковое сокрытие также оказывается опасным для