Инквизитор. Книга 13. Божьим промыслом. Принцессы и замки - Борис Вячеславович Конофальский

— Едва ли не до полуночи, — продолжает Бригитт. — Просто не замечали, как летит время за разговорами и рассказами.

— До полуночи? — переспрашивает Волков. Он прекрасно знает Кёршнеров, сам Дитмар вообще уходит из-за стола рано. А вот его жена Клара — она может немного посидеть за стаканом вина, но и ей долго просидеть не удаётся. Клара Кёршнер, что называется, птичка ранняя, встаёт со слугами с петухами, ещё до зари, а после захода начинает зевать тайком. И тогда он спрашивает у своей красавицы: — И Клара сидела с вами до полуночи?

— Нет, она ушла раньше, — отвечает госпожа Ланге.

— Я встретил Максимилиана только что; вы и возвращались с ним, наверное, вместе?

— Да, в дороге так спокойнее. Сами понимаете…

— Дорога от Малена до Эшбахта безопасна, Сыч там воров всех давно вывел. Да и телег там много, — замечает генерал, и в его голосе отчётливо слышится недовольство.

И тут госпожа Ланге берёт его за руки, заглядывает в глаза и говорит ласково:

— Господин мой, я вижу, вы недовольны; думаете, я скомпрометировала вас? Но я и повода к тому не давала. Или вы, быть может, ревнуете, — тут ему показалось, что в её зелёных глазах мелькнул лучик лукавства или насмешки. — Что, ревнуете? Так это лишнее, я чиста перед вами и поступками и помыслами, а Максимилиан… Это просто добрый юноша.

— Юноша? — тут Волков глядит на неё взглядом нехорошим. — Какой же он юноша, он давно уже взрослый муж.

А госпожа Ланге встаёт и обнимает его, целует и в губы, и в щёки и смеётся при том, приговаривая:

— А вы меня ревнуете, мой господин. Сие так забавно.

— Ничего тут нет забавного, вы глупая, — бурчит барон, но уже не злится, — просто ваше поведение могут неправильно понять.

— Ах, какое нам до того дело… Правильно — неправильно… — отвечает красавица и тянет его за руку. — Пойдёмте-ка, господин мой, лучше в спальню.

* * *

Следующим днём он с Брюнхвальдом ездил в Мален, чтобы поговорить с консулом и офицерами. Конечно, генерал был невысокого мнения о городском воинстве, но ему понравилось настроение, царившее в офицерской среде. Они уже были готовы начать, Вайзен уже на следующий день хотел выступать к логову разбойника с небольшим отрядом из кавалеристов и арбалетчиков. И с рейдом по реке тоже дело спорилось, горожане уже арендовали пять хороших лодок и собирали отряд добровольцев. Только ротмистра Гейдриха, бывшего в гостях у Волкова, заменили на другого, но то было волей горожан, почётный маршал не настаивал. В общем, дело шло, а он уже стал думать, что, может быть, и без него бюргеры одолеют раубриттера. А ему только и придётся, что давать советы.

А после обеда с горожанами генерал и полковник уже ехали домой, но у почты барон велел фон Флюгену зайти туда и справиться насчёт писем. И одно письмо для Волкова было. Писал ему ротмистр Хаазе. И писал коротко:

«Господин генерал, молю Господа за здравие ваше и сообщаю: ко всем вашим орудиям лафеты готовы. И к картауне, и к лаутшлангу и ко всем трём кулевринам. Распоряжением от казначейства конюшни Его Высочества для скорейшей доставки орудий выделяют лошадей по полному наряду. Две сменных упряжи по шесть меринов для картауны. Две сменных упряжи по шесть меринов для лаутшланга. И три упряжи по четыре мерина для всех кулеврин. Завтра на рассвете выступаю в Эшбахт. Ротмистр Хаазе».

Волков передал письмо Карлу Брюнхвальду и, выглянув из окна кареты, спросил:

— Фон Флюген, письмо сегодняшней почтой пришло?

— Сказали, вчерашней, — отвечал оруженосец.

Полковник дочитал письмо и, вернув его генералу, произнёс:

— Дороги нынче сухие, идёт он уже, получается, три дня, значит для через три или четыре будет в Эшбахте.

Волков прячет письмо. Он немного расстроен: как быстро пролетели эти мирные деньки. Только, казалось, вчера приехал домой, только обжился немного… Вот только собрался писать письмо архитектору и сообщить тому, что требуемая сумма для достройки замка имеется. А Карл Брюнхвальд уже и говорит:

— Три дня у нас осталось. Ко времени, как приедут орудия нам бы уже нужно собрать хороший обоз. До Винцлау путь-то неблизкий. Да и людей собрать. Вы какой наряд сил думаете брать на то дело?

Волков молчит, он глядит в окно. А там солнце, тепло, горожанки такие красивые, все, как на подбор, холёные, все в теле, рубашки у них на груди рвутся. Женщины, если видят его взгляд, улыбаются ему, кланяются, смеются меж собой. Генерал не хочет думать ни об обозах, ни о нарядах сил, ни о пушках. Ему вообще неохота тащиться в какой-то Винцлау. Ему и тут хорошо, и даже грубиян-разбойник Ульберт, и тот кажется своим. Да и куда он денется, этот Ульберт. Ждут его железа, клетка да суд.

А Винцлау… Горные перевалы, пушки, чужие земли, чужие люди, чужое дело. Генерал вздыхает. А Карл Брюнхвальд тогда говорит своему командиру:

— Я представлю вам завтра список того, что, на мой расчёт, нам понадобится для похода, а вы уж сами потом решите.

— Так и поступим, Карл, — отвечал ему генерал, а сам махал рукой одной улыбчивой и очень приятной горожанке, что вышла на улицу выплеснуть воду из ведра.

* * *

А на следующий день после завтрака, как и обещал, полковник принёс своему командиру список людей, которые могли были понадобиться в деле. Там было пятьдесят мушкетёров, пятьдесят арбалетчиков, две сотни солдат, полсотни сапёров и тридцать артиллеристов. Это при тридцати возницах и поварах. И при тридцати телегах для обоза и пятидесяти пяти лошадях.

— Изрядно вы, друг мой, собрались взять с собой, — говорил Волков, прикидывая, что этот наряд сил потребует денег намного больше, чем он рассчитывал потратить.

— Думаете, я беру лишку?

И тут Волков замолчал и стал прислушиваться, сыновья его кричали где-то наверху, играли во что-то, радовались, что сегодня не будет ни одного из мучителей-учителей. Но генерал за всем домашним шумом расслышал голос низкий, чуть надтреснутый, который ни с каким другим спутать было нельзя.

— Фон Флюген! — кричит он.

— Да, господин генерал, — появляется молодой человек с вечной своей неторопливостью.

— Уж не Сыч ли там разговаривает где-то?

— Так он, — отвечает оруженосец.

— А ну-ка зовите его сюда!

Фон Флюген уходит, а