Вавилонские ночи - Дэниел Депп

бы я мог увести ее в другую комнату, я бы сделал все там». Перек стоял, не отпуская Анну.

— Отойди к окну, — сказал он Шпандау.

— Отпусти ее, Винсент. Хватит, все кончено.

— Я убью ее, — пригрозил Перек. — Перережу ей глотку прямо здесь. А ты сможешь поглазеть, как она истекает кровью.

Шпандау колебался. Полиция, скорее всего, уже в доме, они могут вломиться в комнату в любую секунду. Перек повернулся, чтобы не выпускать Шпандау из поля зрения. Он по-прежнему держал лезвие возле горла Анны. Позже Шпандау думал: как это странно — он увидел, что голова Перека взорвалась, и только потом услышал выстрел. Громкий хлопок прозвучал словно с опозданием. Макушка Перека разлетелась на мелкие белые ошметки и фонтан брызг, рука, сжимавшая бритву, безжизненно упала, а тело еще несколько мгновений сохранявшее вертикальное положение, рухнуло. Анна закричала.

Шпандау развернулся к двери и увидел Спеца с девятимиллиметровым пистолетом — Спец подобрал его на земле, рядом с лежавшим без сознания Виньоном. Спец выждал пару секунд, а потом опустил оружие. Он поглядел на Перека, и лицо его скривилось в страдальческой гримасе.

— Плакали теперь мои денежки, — сказал он. — Сукин сын.

Шпандау подошел ко все еще продолжавшей кричать Анне и обнял ее. Его собственный затылок и плечо были забрызганы кровью и серым мозговым веществом. В конце коридора показались полицейские, вопившие что-то по-французски.

— Стоять! — кричали они. — Положите пистолет на пол, или будем стрелять!

Разумеется, никто не понял, чего они хотят, у всех были совершенно другие заботы. Анна, например, кричала, а Спец только что пристрелил единственного мудака, который мог бы спасти ему жизнь. Бывают ситуации, когда буквально все идет наперекосяк. И это очень раздражало Спеца.

Он повернулся к маячившим в конце коридора полицейским и сказал:

— Да заткнись ты, сраный ублюдок, будто не видишь, что я только что потерял свои день…

Рослый чернокожий мужчина ругается и в ярости размахивает пистолетом.

Знакомая сцена.

Выстрелов было минимум шесть, и три пули угодили Спецу точнехонько в грудь.

ГЛАВА 19

Виньон с обмотанной бинтами рукой и заключенной в гипс сломанной ногой ковылял по больничному коридору, опираясь на костыли.

— Врач сейчас подойдет, — сказал он Анне и Шпандау.

— Он поправится? — по-французски спросил Виньон у врача, когда тот вышел из палаты Спеца. — Вот та женщина, которую он спас.

— Да, — ответил врач на безупречном английском. — Я об этом читал. Настоящий герой. Французское правительство решает, не наградить ли его медалью. Можете себе представить? По всем прогнозам он выживет, но вообще-то, конечно, чтоб после такого уцелеть, нужно обладать телосложением гориллы. Один из выстрелов пробил легкое. Его грудная клетка больше напоминает скотобойню — и снаружи, и изнутри. Кстати, не знаете, откуда у него все эти шрамы?

Виньон покачал головой.

— Можно мне к нему? — спросила Анна.

— Его накачали сильнодействующими препаратами. Вряд ли он вообще заметит ваше присутствие. И постарайтесь не задерживаться надолго.

Анна вошла в палату.

— Медаль, кто бы мог подумать! — сказал Виньон. — Боятся, что, если он выживет, то затаскает изрешетивших его полицейских по судам. Им куда выгоднее мертвый герой.

— Да, — согласился врач. — Так уж у нас, французов, заведено.

Спец лежал в кровати, почти незаметный под кучей повязок и трубочек. Он был жив, но за последние два дня ни разу не открыл глаза и не вымолвил ни слова.

— Спасибо, — сказала Анна. — Я знала, что не ошиблась в тебе.

Она сжала его безжизненную руку в своих ладонях и долго стояла так. По ее щекам струились слезы. Когда Анна наконец вышла из палаты, Шпандау ждал ее у дверей. Она тут же бросилась к нему в объятия.

— И что дальше? — спросила его Анна.

Они вернулись на виллу и теперь сидели в общей гостиной.

— Поедем домой, — сказал Шпандау. — Я вернусь к своей работе, а ты снова станешь любимицей журналистов и публики.

И это была чистая правда. После того случая к Анне вернулась мировая слава, ее имя и фотографии то и дело мелькали на страницах газет и на телеэкранах по всему миру. Вот и сейчас за воротами виллы толпились журналисты, не терявшие надежды увидеть ее. Телефон разрывался от звонков. Бедняге Спецу тоже досталось. Полиции пришлось выставить в больнице охрану, чтобы отгонять назойливых фоторепортеров, стремившихся запечатлеть его на смертном одре. Это была самая дурная разновидность славы; мало кого волновало, благодаря чему эта самая слава пришла, — главное, что человек знаменит.

— Я имела в виду нас с тобой, — уточнила Анна.

Для нее фестиваль уже закончился. Организаторы любезно освободили ее от обязанностей члена жюри. Андрей успел позвонить раз десять, а то и больше. Но она не ответила ни на один звонок.

— Не знаю, — признался Шпандау.

— Хватит уже этих штучек в духе Гэри Купера[83], - сказала Анна. — Тебе пора наконец принять хоть одно серьезное решение, а не отсиживаться под кроватью, как ты поступал до сих пор. Я долго пыталась припереть тебя к стенке, гонялась за тобой, как Вилма Флинтстоун[84] с гребаной дубинкой, но с меня довольно. Ты, как и я, отлично знаешь, что мы подходим друг другу, и это само по себе немало, учитывая, что оба мы — неотесанные деревенщины с запутанной личной жизнью. Это конец фильма, детка, и за тобой выбор, кого поцеловать: меня или свою лошадь.

— Это ты еще ни разу не видела мою лошадь, — усмехнулся Шпандау.

— Ты со всеми вот так же отшучиваешься?

— Уметь вовремя отшутиться — очень важно, — сказал он.

— Не сомневаюсь.

— Мы с тобой как Ник и Нора Чарльз[85], - сказал Шпандау. — Как Бернс и Аллен[86]. Как Бен и Джерри[87], как Сакко и Ванцетти[88], как…

— Ох, ну хватит. — Анна подошла и уселась к нему на колени.

— Я хотел сказать: как Том Микс[89] и его чудесная лошадь Тони.

— Правда? — улыбнулась Анна. — Ну, тогда давай вместе уедем в закат, ковбой.

Виньон, по-прежнему передвигаясь на костылях, поднялся по ступенькам к двери Амалии. Он постучался и подождал. Когда они договаривались о встрече по телефону, голос девушки звучал очень отстраненно, поэтому Виньон вообще не был уверен, что застанет ее дома, но она открыла.

Теперь квартира выглядела совершенно иначе. Намного чище и светлее — как будто из-за отсутствия Ульбека в жилище стало проникать больше света. Амалия выставила на видные места все свои японские безделушки.

— Хотите чаю?

— Нет, спасибо, я всего на минутку. Я подумал, что вы захотите