Шут - Эндрю Гросс

Священник сделал паузу, чтобы взглянуть на нас. Лица всех — и я не исключение — выражали полнейшее потрясение.

— Его преосвященство требует, — продолжал священник, — чтобы вы отреклись от учения еретика Хью де Люка и передали Церкви все реликвии и символы якобы святого происхождения, посредством которых он представляет себя посланником Господа нашего Иисуса Христа.

По толпе пронесся шум.

— Нет. Не может быть.

Кто-то растерянно качал головой. Кто-то с надеждой смотрел на меня.

Почувствовав напряжение момента, молодой священник возвысил голос:

— С надеждой на ваше благоразумие и спасение ваших бессмертных душ его преосвященство объявляет, что те, кто в течение двух дней сложит оружие и вернется домой, заслужат прощение со стороны Церкви. За исполнением поручено наблюдать мне. Указ подписан его преосвященством Бартельмом Абро, епископом Боре, представителем святейшего престола.

Боре! Так это все дело рук Стефена!

Толпа испуганно молчала.

— Но это же безумие, — опомнился наконец отец Лео. — Эти люди не еретики. Они лишь хотят мира и справедливости.

— Мир и справедливость ждут их в раю, — ответил молодой священник. — А чтобы попасть туда, надо поскорее вернуться домой, к семьям. Кстати, это и к вам относится.

Он пришпилил указ к стене церкви.

— Не слушайте его! — крикнул я. — Не поддавайтесь шантажу Стефена. Герцогу всего лишь надо завладеть копьем.

— Так отдай его! — бросил кто-то из толпы. — Ради спасения наших бессмертных душ!

— Извини, Хью, но я пришел драться. — Еще один покачал головой. — Обречь себя на вечное проклятие я еще не готов.

Собравшиеся начали расходиться. Некоторые уже спускались со стен и направлялись к воротам.

— Правильно! Так и надо, — одобрительно закивал священник. — Церковь примет раскаявшихся, но только тех, кто признает свою вину сейчас. Возвращайтесь к женам и детям.

Что я мог противопоставить его ядовитым речам? Все эти люди последовали за мной, полагая, что поступают правильно. Они надеялись, что Господь благословит их.

Я стоял посреди площади, глядя вслед потянувшимся к городским воротам. В душе закипала бессильная злоба.

Мы проиграли.

В тот вечер Одо нашел меня в часовне.

Я молился. Молился по-настоящему, испрашивая у Бога совета. Я не мог поверить, что если Бог действительно существует, Он позволит таким самодовольным, перекормленным ничтожествам, как отец Юлиан, которым наплевать на моих людей, сломить нашу волю и решимость продолжать борьбу.

— Ну, раз ты начал обращаться к молитвам, значит, мы точно по уши в дерьме, — проворчал Одо.

— Сколько осталось? — спросил я.

— Половина. Может, меньше. А сколько останется к утру… кто знает? Лучшие все же остались. Жорж, Альфонс, ребята из Морриссе… даже отец Лео. В общем, большинство из тех, кто был с нами с самого начала.

Я невесело улыбнулся.

— Все еще верят в меня?

— Не сказал бы. По-моему, уж если заключать сделку с Богом, то лучше довериться священному копью, чем церковной крысе.

Я взял лежавшее на скамье копье. Провел ладонью по древку.

— И что? — поинтересовался Одо. — Помогает? Дает ответ? Что нам делать дальше?

— Что делать дальше… Понимаешь, Стефену не нужны ваши бессмертные души. Ему нужен я. Или по крайней мере вот это. Указ — что-то вроде вызова мне. Приди и сразись, если хватит духу. Выбора нет — придется идти.

— Идти? — Одо недоверчиво рассмеялся. — Ты собираешься выступить против Боре с тем, что осталось?

— Нет, друг мой. — Я покачал головой. — В этот поход я выступлю один.

Одо понадобилось некоторое время, чтобы решить, как отреагировать на мое заявление. Он закатил глаза.

— Ты пойдешь в Боре? С одним лишь копьем?

— Разве ты не понимаешь, чем он угрожает? Ради него герцог уже сжигал деревни. Ради него убил мою жену и сына. И вот теперь удерживает Эмили. Что еще мне остается?

— Надо ждать. Держать Болдуина под стражей, пока не придет ответ. Уж король-то наверняка остановит это безумие.

— Указ. Вот тебе и ответ короля. — Я покачал головой. — Король из благородных и всегда будет на их стороне. А наши жалобы он и слушать не станет. Стефен и Болдуин его вассалы. Они собирают для него армии, когда ему вздумается повоевать с кем-нибудь. А мы… что с нас взять? Курицу да горсть зерна?

— Ну, хороший омлет может переубедить даже короля, — усмехнулся кузнец и посмотрел мне в глаза. — В любом случае я с тобой, Хью. До самого конца.

Я схватил его за руку.

— Нет, Одо, хватит. Ты был верным другом. Как и все остальные. Ты доверял мне больше, чем того заслуживает шут. Но теперь надо признать… — Я сжал копье. — Оно принесло мне столько несчастья. Столько боли. Хотя и радость тоже. Когда мы все вместе отстояли город… Когда шли на Трейль…

— С тех пор как ты нацепил юбчонку, тебя стало трудно слушать, — заметил Одо.

— Может быть. И все же я пойду один.

Прежде чем ответить, Одо глубоко вздохнул, улыбнулся и огляделся.

— Так вот как оно, в церкви. Жесткие скамейки и перекусить нечем. Нет, этим меня не привлечешь.

— Меня тоже.

Некоторое время мы сидели молча.

— Интересно, что было бы, если б я тогда не отправился в крестовый поход? Софи и Филипп остались бы живы. Отец Лео читал бы свои проповеди. А ты работал бы целыми днями, а не бездельничал.

Одо посмотрел в темное окно.

— А еще попивал бы эль да слушал твои глупые шутки.

Я поднялся и похлопал его по спине.

— Давай так и сделаем. Здесь наверняка должен быть погреб. А у меня осталась еще пара шуток, которых ты ни разу не слышал.

На рассвете следующего дня я надел поношенную тунику, попрощался со старыми друзьями, которые были со мной с самого начала, взял копье и вышел из крепости. Жорж, Одо, отец Лео и Альфонс проводили меня до ворот. Я попросил их не рисковать понапрасну, а оставаться в городе и держаться. Мы не совершили ничего плохого и однажды будем вознаграждены за стремление к справедливости.

Перед тем как сесть на коня, я обнял Одо и Жоржа.

— Да благословит вас обоих Бог.

Я поблагодарил их за верность и дружбу. За то, что рискнули. На глаза навернулись слезы. Каждый понимал, что мы, быть может, уже и не увидимся.

Потом я в последний раз посмотрел на них всех, подмигнул и улыбнулся. Друзья пожелали мне удачи. Я стал спускаться с холма, дав себе обещание не оглядываться.