Питер да Москва - кровная вражда - Евгений Сухов

– Ладно, посмотрим, что там выгорит у Андрюши, – бросил Баринов.

Приватизационный конкурс открылся ровно в пятнадцать часов. Огромный зал был заполнен всего лишь на четверть. Кроме участников аукциона, здесь присутствовали несколько корреспондентов местных газет и съемочная группа из Москвы – снимать им разрешили только начало мероприятия.

Аукцион занял час с небольшим. Создавалось впечатление, что конкурс проводится по заранее сверстанному и всем известному сценарию. Мало кто из присутствующих в зале догадывался, что так оно и было. Контрольный пакет акций – сорок два процента – купил концерн «Петротранс», двадцать пять процентов досталось банку «Петропромстрой», остальные мелкие пакеты разошлись по неизвестным фирмам…

В интервью питерской телекомпании новый фактический хозяин «Балтийского торгового флота» Андрей Гаврилов кратко изложил программу действий по спасению обанкротившегося флота и выразил соболезнования по поводу трагической гибели бывшего генерального директора Ивана Борисовича Абрамова.

– Завтра состоятся похороны Ивана Борисовича, – печально глядя в объектив телекамеры, заявил Гаврилов. – На панихиде я обязательно выступлю. Но уже сейчас я знаю, что скажу над гробом Ивана Борисовича. Я поклянусь найти убийц. И не только исполнителей, но и заказчиков этого гнусного преступления. Мы не позволим превратить наш город в криминальную столицу России!

Внезапно и спешно проведенная приватизация «Балтийского торгового флота» стала для московских воров в законе не просто досадной потерей крайне выгодного бизнеса, но и тяжким моральным ударом. Еще никогда они не проигрывали так позорно. К тому же у москвичей были серьезные коммерческие обязательства перед крупными иногородними авторитетами. И за эти обязательства тоже надлежало нести ответ.

Варяг наутро приехал к Михалычу, и они вдвоем стали кумекать, как действовать дальше.

– Мне предстоит непростой разбор с Шотой, Зарипом, Кайзером и Тимой, – заметил Михалыч со вздохом. – Я же их бабки вложил на три недели под хороший процент. Кто ж мог предположить, что произойдет такой облом? Сто миллионов с лишком мне вернут только к концу месяца. А люди наверняка будут требовать назад свои деньги. И что я им отвечу?

Варяг развел руками:

– Будешь вертеться как уж на сковородке. Деньги надо возвращать. Это факт. Но думаю, и Барон нам должен. Надо его штрафануть.

– Сержант? – с полуслова понял Михалыч.

– Нет, Сержанта я попросил выполнить для меня кое-какое задание. Его я трогать сейчас не хочу, – ответил Варяг.

– Да и негоже классного снайпера выпускать на такого хромоногого кабана, как Барон. Им займется Слон.

На том и порешили. Днем к Михалычу заявился Шота. Вор был одет в белоснежный костюм, который изящно дополняла бордовая бабочка – эдакий грузинский денди. В этот раз Шота явился не один: за его спиной стоял двухметровый неулыбчивый детина с рваными ушами и перебитым носом. Из этого тандема следовало сделать вывод – Шота не доверял! Иной раз он бросал быстрые взгляды на своего молчаливого спутника, как бы спрашивая: «А готов ли ты, бичо, медведем прогуляться по этим хоромам?» Перебитый нос красноречиво свидетельствовал, что бичо способен на многие подвиги.

– Я тебя уважаю, Михалыч, дарагой мой, – лилейным голосом начал Шота, – патаму хачу, чтобы ты мэня тоже уважал.

– Шота, хоть однажды я тебе дал повод усомниться в нашей дружбе? – очень серьезно спросил Михалыч.

Краем глаза он посмотрел на верзилу, который не смел присесть в присутствии авторитетов. То, что Михалыч разрешил появиться в своем доме Шоте с телохранителем, свидетельствовало о его уважении к гостю, и старый грузин должен был оценить подобный жест по достоинству. Против обыкновения визитеров даже не проверили на наличие оружия: когда один из охранников Михалыча потребовал у верзилы расстегнуть пиджак, Михалыч сделал недовольное лицо и заметил, что гостей не обыскивают.

– Ну что ты, дарагой, до последнего врэмени подобного нэ наблюдалось.

– А может быть, кто-то пробил макли и ты перестал доверять своему старинному другу?

– Только нэ надо шлифовать мне уши, уважаемый Михалыч, мы же с тобой нэ мальчики. Ты сказал мнэ, что дело верное, и я повэрил, вложился в твою компанию авансом, а тэперь оказалось, что все это туфта! Как мне объяснить все это людям, которые мэня паслюшали? Они же придут ко мне и скажут: «Шота, генацвале, давай наши дэньги». А что я им отвечу? Что они у Михалыча? Так им совершенно нэт дела до какого-то там Михалыча, потому что они вэли разговор со мной. Разве я нэ прав? Что ты ответишь мне, уважаемый Михалыч?

– Мне бы не хотелось ссориться, батоно Шота. Слишком много нас связывает. Ты можешь обождать немного?

Шота выглядел слегка смущенным – весь его вид красноречиво свидетельствовал о том, что он очень сожалеет – всегда неприятно досаждать старинному другу.

– Я могу обождать нэделю…

– Ты ведь понимаешь, что сумма очень большая, а сейчас у нас нет свободных денег. Дай мне десять дней! – попросил Михалыч.

Шота отрицательно покачал головой:

– Нэт, нэделя. Даже это очень балшой срок. И потом, Михалыч, я устал заходить с севера, мнэ бы хотелось палучить ясные отвэты на свои вопросы. Что это за люди в Питэре? На чем вы лопухнулись?

– Хорошо, все деньги ты получишь через три дня.

– Это мало, Михалыч. За эти нэсколько дней, что бабки у вас лэжали, набэжали кое-какие проценты. Мы бы хотэли получить и их.

Глаза старого Шота были необычайно добрыми. Возможно, в этом состоял секрет его обаяния. Где-то Михалыч понимал грузинского вора: случись такая ситуация с ним – он действовал бы точно так же жестко и непреклонно.

Небольшой низкий стол был заставлен яствами: посреди – бутылка дорогого коньяка, осетрина, черная икра, овощи, зелень. Но Шота отказался от коньяка и взирал на стол с таким кислым видом, будто вместо фаршированного перца и черной икры на нем лежал ворох раздавленных окурков. Михалыч слишком хорошо знал своего старинного друга. Шота не притронется к пище до тех самых пор, пока не услышит главного.

– Хорошо, ты получишь свой процент. Это будет по понятиям, – веско высказался держатель московского общака. – Думаю, братва поймет меня и не будет в обиде. А ты уж, батоно Шота, сделай милость, сам поговори с людьми – с Зарипом, с Кайзером и Тимой. Расскажи им, как дела обстоят, скажи, я обещаю все вернуть, и с процентами. Никуда деньги не денутся… Ты сумеешь им убедительно сказать, что Михалыч их не обманет. Никого никогда я не обманывал, ты же знаешь. Но ситуация оказалась совершенно стремная…

– Я знал, что мы поладим, – широко улыбнулся Шота. – Знаешь, Михалыч, что-то у меня в горле запэршило. А не выпить ли нам по малэнкой? – И когда была пропущена первая стопка, грузин признался: – Что-то я голоден. А нет ли у тебя на кухне, случаем, тарелки харчо, да такого, чтобы огнем во рту полыхало?