Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов - Филипп Гут

Именно за это Бен со всей страстью боролся почти полвека. Было полностью справедливо, что он – в сопровождении Гертруды – посетил конференцию в качестве гостя. Дипломаты и политики приветствовали его как живой символ Нюрнбергского процесса. В короткой речи он поблагодарил их за оказанную честь и объяснил, что приехал в Рим, чтобы «говорить за тех, кто не может говорить, – за жертв ужасных преступлений». Он призвал делегатов последовать примеру Нюрнберга: «Время пришло, пора действовать!» Они разразились бурными аплодисментами. «Мою жену переполняла гордость», – вспоминал Бен.

Как на сцене, так и за кулисами в течение пяти решающих недель шла борьба вокруг формулировок, содержания и полномочий. Между малыми государствами и крупными державами образовалась пропасть. В то время как одни были убеждены в том, что без верховенства права их существование будет поставлено под угрозу, другие не желали, чтобы их безопасность – или даже агрессивные побуждения – зависели от суждений непроверенного международного института. В последний день конференции, 17 июля, в воздухе витало такое напряжение, что, казалось, его можно потрогать, вспоминал Бен. Как только наступила ночь, председатель, посол Филипп Кирш из Канады, закончил дискуссии. Его называли «волшебником» из-за способности выудить из рукава работоспособный компромисс в безнадежной, казалось бы, ситуации. В последнюю минуту было отклонено предложение Индии и Пакистана включить в список военных преступлений применение первым ядерного оружия. Предложение было отклонено странами, «которые имели больший ядерный арсенал». Бен заметил, что убивать врага ядовитыми замечаниями по-прежнему незаконно, в то время как термоядерным взрывом разрешалось уничтожать целые города. Оливер Уэнделл Холмс – младший, – один из самых авторитетных юристов – был прав, когда говорил, что право прирастает через опыт, а не через логику.

Кирш положил конец суматохе, попросив участников проголосовать по всему уставу полностью. Бен рассказывал: «Председатель, вспотевший и дрожавший от волнения, объявил результат». 120 государств проголосовали за, семь – против, 21 – воздержалось. «Римский статут был принят как конституция первого в истории человечества постоянного уголовного суда! Зал был вне себя от радости. И я тоже».

США и Израиль были в числе тех, кто голосовал против. Бен присоединился к тем, кто радовался и поддерживал создание нового суда, но ему было больно видеть, как делегаты со всех сторон окружают американских представителей и продолжают ритмично хлопать, с вызовом глядя на голосовавших против. В центре сидел Дэвид Дж. Шеффер, который производил удручающее впечатление. «Моя радость от победы верховенства закона была омрачена сожалениями об американской оппозиции, а мой друг Дэвид, представлявший Соединенные Штаты в качестве лояльного госслужащего, был вынужден нести бремя унижений», – говорил Бен.

Бен также поддерживал особые отношения с представителем Израиля, послом Илаем Натаном. В 1952 году они вместе работали на переговорах по соглашению о возмещении ущерба. Израиль обосновал свое «нет» тем, что в список военных преступлений был добавлен пункт, запрещавший перемещать собственное население на оккупированные территории. С израильской точки зрения, это было посягательство на права переселенцев. Бен предполагает, что сыграла свою роль «зависимость» Израиля от «старшего брата» США. Впоследствии Натан отправил личное письмо Бену с обоснованием. Он считал, что Израиль в основном поддерживает Международный уголовный суд.

Бен считал сопротивление Соединенных Штатов постыдным. «Я вспоминал пронзительные речи Роберта Джексона и Телфорда Тейлора в Нюрнберге, которые своими призывами вдохновили мир на новое, всецело обязывающее верховенство закона», – рассказывал Бен. Он не упоминал, что сам заложил основу для создания суда, хотя об этом свидетельствовало уважение, с которым все относились к Бену. Даже после восьмидесяти лет Бен мог использовать свой авторитет и оказывать влияние. После принятия решения в Риме борьба продолжилась на внутриполитическом фронте. Прежде всего, консервативные законодатели опасались утратить суверенитет в том случае, если США подчинятся Гаагскому суду. Пентагон, спецслужбы и генеральный штаб армии[57] предупреждали, что в таком случае американские военные действия будут ограничены.

В этой накалившейся обстановке Бен однажды осенью 2000 года получил неожиданный телефонный звонок. «Меня не было дома, – вспоминал Бен. – Жена сказала, что мне звонил бывший министр обороны Макнамара. Я перезвонил Макнамаре и узнал, что он хочет, чтобы я написал гостевую статью для «Нью-Йорк Таймс», под которой мы подпишемся вдвоем». Проблематика статьи, предложенная Макнамарой, поразила Бена: призвать Соединенные Штаты поддержать Международный уголовный суд. Бен ответил: «Господин секретарь, вы понимаете, что если бы у нас был такой суд, вы могли бы стать одним из первых обвиняемых?» Макнамара, министр обороны США с января 1961 года по февраль 1968 при президенте Линдоне Б. Джонсоне, считался одной из движущих сил эскалации войны во Вьетнаме. Он проводил изматывающую борьбу, успех которой измерялся Body Count – количеством убитых врагов. В конце концов, Макнамара посчитал эту стратегию неудачной и ушел в отставку. Он сменил должность и стал президентом Всемирного банка. И теперь «ястреб» вьетнамской кампании хотел призвать администрацию Клинтона поддержать уголовный суд? Макнамара ответил Бену, что в то время он не знал, что война была незаконной. Если бы он знал, он поступил бы по-другому.

Продолжение истории Бен узнал от Дэвида Шеффера. Он сообщил, что у президента на столе лежали две стопки писем: большая – против суда, небольшая – в его поддержку. Сверху на маленькой стопке лежала статья из «Нью-Йорк Таймс», подписанная Макнамарой и Беном, которую опубликовали 12 декабря 2000 года. Через несколько недель Клинтон, тщательно изучив мнения обоих лагерей, решил, что США должны присоединиться к Римскому статуту. Это был один из его последних официальных актов в Белом доме – и время было на исходе. Шеффер сразу же направился в штаб-квартиру ООН в Нью-Йорке, где подписал договор от имени США. В своих мемуарах «Все пропавшие души» (All the Missing Souls) (2011) Шеффер описывает драматические обстоятельства подписания в последнюю минуту 31 декабря 2000 года. В то воскресенье выпало много снега, движение транспорта было парализовано, и ему пришлось пробиваться пешком от Пенсильванского вокзала до штаб-квартиры ООН. После того как Шеффер подписал договор от имени США[58], израильский посол сделал то же от имени своего правительства[59].