Рунные витражи - Марина Ясинская

– Не желаете начистить сапоги, сэр? – обратился к Джону мальчишка, сидевший поодаль от дверей станции, рядом с ним лежал ящичек с кремами и щётками.

– Нет, парень, спасибо, – ответил он.

Работный дом позади салуна показался Джону ещё более тесным, чем прежде.

– Бетти Грэм? – переспросила хозяйка, подслеповато щуря глаза. – Да она уж год как умерла, да. Всё сына ждала, говорила, он у неё чемпион родео, ездит по всему миру. Говорят, сейчас он в Майя. Знаете, сколько он ей перед отъездом денег оставил? Но – вот, не дождалась она его. Элла? Элла замуж вышла, живёт через три дома от почтовой станции. У неё уже и сынок есть. А вы им родственник какой будете?

Джон не смог проглотить ком, образовавшийся в горле, только отвернулся и пошёл прочь, не разбирая дороги.

…Золотодобывающая компания, чьи акции купили Альфред с Бруно, оказалась мошеннической, и сорок тысяч Джона пропали без следа. Агенты уговаривали его остаться ещё на год, поучаствовать в следующих Играх и заработать денег, но золотой Теотиукан душил его, давил, не давал воздуха.

– Нет, я возвращаюсь домой, – упрямо повторял Джон, не слушая уговоров Альфреда и Бруно. Он не останется тут ни на день, ни за какие деньги! Ему никогда не надо было ни сорока тысяч, ни четырёхсот, он был куда счастливее, когда зарабатывал сто долларов, перегоняя стада цератопсов через Великие прерии, как это делал когда-то его отец. И почему ему потребовалось уехать аж в Майя, чтобы понять это?

Джон ехал в Гринфилд, полный нетерпения начать новую жизнь.

И вот каким известием встретил его город детства.

Джон не заметил, что улицы Гринфилда давно остались позади; ноги сами несли его прочь, за город, в поля, поросшие знакомыми травами прерий, а в голове крутилась только одна мысль: «Поздно».

…Обломок красной скалы вырос перед Джоном неожиданно. Тот пришёл в себя и огляделся. Всё то же поле, всё тот же лес неподалёку. Будто и не было прошедших лет, будто только недавно он гнал Малыша прочь и, оседлав Танцора, ехал в город, размазывая по лицу слёзы и неся в себе горе, о котором он никому не мог рассказать, даже матери.

А сейчас нет ни матери, ни Танцора, ни Малыша, ни даже дома…

Джон опустился на землю, прислонился спиной к красному камню, откинул голову, подставляя лицо солнцу, и закрыл глаза. Возвращаться обратно не хотелось. Думать не хотелось… Вообще ничего не хотелось.

В себя его привёл рёв дикого теропода. Джон быстро вскочил на ноги и огляделся. Одно дело – оседлать завра на арене и продержаться у него на спине несколько секунд, и совсем другое – встретиться с ним один на один, да ещё и безоружным и без быстроногого струта под рукой.

Из леса донёсся треск, и среди деревьев показалось тело крупного теропода.

Джон замер, прижимаясь к обломку скалы. Быть может, завр его не заметит.

Теропод выбрался из леса, и Джон немедленно определил – дрипт. Взрослый дрипт, в самом расцвете сил, лет тринадцать-четырнадцать, не меньше. Типичный зеленовато-коричный окрас и необычно яркий оранжевый гребешок на шее… Такой же, какой был когда-то у его Малыша…

Сердце пропустило удар. А вдруг это и есть Малыш?

Но даже если и так, то, разумеется, Джона он не узнает; дрипт давно превратился в матёрого дикого хищника.

Вряд ли Джон отдавал себе отчёт в том, что он делает. Потому что если бы отдавал, то ни за что не оторвался бы от красного камня, не сделал несколько шагов вперёд, не протянул бы руку и не позвал:

– Малыш!

Дрипт вскинул голову, глянул на Джона – и стремительно понёсся к нему; две тысячи фунтов дикого хищника – на человека.

Не добежав до Джона всего нескольких футов, дрипт резко затормозил. Издал громкий, леденящий душу рёв – а потом внезапно присел на задние лапы и наклонил шею.

– Малыш! – неверяще выдохнул Джон, а потом привычно, словно и не было прошедших лет, забрался дрипту на спину, обхватил его за шею и погладил оранжевый гребешок.

Дрипт поднялся – и побежал.

Солнце слепило так, что на глаза невольно наворачивались слёзы.

Джон их не вытирал. Он обнимал дрипта за шею, подставлял лицо ветру и думал о том, что завтра он непременно отправится на поиски Джордан, которая наверняка до сих пор заботится о его Танцоре и хранит вытертый, синий с охрой шейный платок.

Марс и Венера, сражения и преодоление трудностей, коварство и любовь.

Орбитальный спутник Пришельцев упал на рассвете. Земля вздрогнула, по стене зала пробежала извилистая трещина, а звон люстры из горного хрусталя напомнил популярную мелодию: «Король послал нас на войну за дальние моря».

Я выскочил на балкон.

Над лесом кружили орущие птицы. В воздухе указующим перстом остался дымный след.

– Корн! – закричал я. – Бегом! Сюда!

– Да, ваш’милость, – Корни в боевом облачении возник в дверях, пригнув голову, чтобы не стукнуться макушкой.

– Ты что, под дверью ждал? – удивился я.

Корни пожал плечами.

– Ну-ну… Возьми Ольгерда, Борова и Одноглазого… Можешь прихватить еще пятерых на свое усмотрение. И бегом, бегом, пока люди графа не опередили. Да! Стой! Я с вами отправлюсь.

Правая бровь Корни поползла вверх. Мой начальник стражи и друг в одном лице хмыкнул, но ничего не сказал в ответ. Через секунду он уже спускался по каменной лестнице, и в глубинах замка послышался его рев, созывающий людей.

Я постучал пальцами по перилам и пропел:

– А мы послали короля в ответ, тра-ля-ля-ля.

Надо сказать, паршиво получилось. Хорошо, что никто, кроме Дайпожрать, не слышал. Да и тот слишком хотел есть, чтобы обращать внимание на мои бардовские потуги. Дайпожрать тяжело вздыхал, шевелил лапами и хлюпал зеленой водой во рву под балконом.

* * *

– Зря вы это, того, вместе с нами, ваш’милость. Здесь разбойники могут быть, – сказал Корн, когда мы ехали через лес.

Дорога, которую скорее можно назвать тропинкой, то пропадала, то вновь появлялась среди деревьев. Надоедливые комары назойливо звенели, а черника нескромно демонстрировала налитые соком ягоды. Эх, плюнуть на всё и набрать целое лукошко…

– Понимаешь, – обернулся я к Корни, – разбойники – это неизменная часть установления новых экономических отношений в мире. Когда старые устои рушатся, а новые только набирают силу… Эй, ты меня слушаешь?