Дворец грез - Паулина Гейдж

— Мы знаем, что это запрещено, — прошептала Небт-Иуну с придыханием, держась за руку своей возлюбленной, — но, хотя это великая честь — носить ребенка великого бога, мы на самом деле не хотим этого. Ты ведь поможешь нам, Ту?

Я не жаждала помогать им. Не хотела себя дискредитировать или, хуже того, навлекать на себя гнев бога, встреча с которым мне самой еще только предстояла, но я была покорена их настойчивыми просьбами; было похоже, что они действительно страдают. Я сделала, о чем они просили. Перетирая шины акации с финиками и медом и пропитывая этой смесью льняные волокна, я думала о матери и тайных советах, подслушанных в ее каморке. Может быть, мы не как уж и непохожи, размышляла я за работой. А может, правда, что кровь свое берет.

Очень часто в дневные часы комната целиком была в моем распоряжении. Казалось, у Гунро много дел, которые требуют ее внимания. Но стоило Дисенк поджечь фитилек лампы, она появлялась и забиралась на свою кушетку; мы лежали, глядя на кружившиеся тени на стенах, и лениво болтали. Она рассказывала о Рамзесе, о том, как угодить ему, не стеснялась в выражениях, красочно описывая все подробности таинства, происходившего на царском ложе, а я слушала и копила информацию, чтобы позже, когда моя собеседница безмятежно заснет, обдумать все и проанализировать.

Тогда я и пришла к выводу, что роль наложницы не сможет принести мне никакого удовольствия. Не для меня было это сладостное предчувствие, вызывающее улыбку и заставляющее учащенно биться сердце при виде возлюбленного. Не для меня это мгновение чистого восторга при виде любимого лица. Не будет никакой нежности, никакого настойчивого и все же мягкого слияния тела и ка. Все это навсегда останется за пределами моего понимания, за пределами моих переживаний, а мне еще не было шестнадцати. Я платила высокую цену за грезы о несбыточном, рискуя огромными ставками в игре за будущее, которое могло никогда не сбыться. Моей единственной целью было угодить фараону. Ему же необязательно было угождать мне. По крайней мере пока, нашептывал мне внутренний голос. Пока… Я беспокойно ворочалась в постели. Если я хотела любви, настоящей страсти и романтики, мне следовало привлечь к себе внимание царевича, но даже если бы это случилось, что с того? Я принадлежала его отцу.

Однажды ранним утром мы с Гунро бежали по узкой дорожке к бассейну, воздух обдавал прохладой наши обнаженные тела, а стены укрывали нас от первых утренних лучей. Внезапно из владений царицы появилась маленькая процессия. Я бежала впереди. Гунро первая увидела кавалькаду, схватила меня за плечо, и мы резко остановились. Мы стояли, запыхавшиеся, пока вестник в сине-белых одеждах и за ним управляющий подходили к нам. Из-за угла медленно показался край белого балдахина, потом тускло вспыхнули бриллианты, появился широкий, с косичками и диадемой парик, в глаза ударила пышность струящихся, переливающихся золотом одежд Вестник остановился напротив нас.

— Склоните головы перед госпожой Обеих Земель, наложницы! — резко приказал он.

Мы покорно опустились на колени в тесном пространстве между стенами, прижавшись лбами к посыпанным песком камням дорожки, и мужчина удалился. Я почувствовала легкое движение воздуха, когда управляющий шел мимо меня, и потом шарканье носильщиков балдахина. Набравшись смелости, я подняла голову.

Изящная женщина под прозрачной кисеей казалась необыкновенно маленькой и хрупкой. Маленькие ножки в сандалиях, что были бы впору десятилетнему ребенку, ступали осторожно и мягко, а прозрачное одеяние окутывало лодыжки такие тонкие, что я могла бы обхватить их одной рукой. Но, взглянув наверх, я с изумлением обнаружила, что эти ножки принадлежат стареющему телу. Живот великой царицы слегка отвис, и, судя по неясным очертаниям, маленькая грудь, терявшаяся в складках платья, тоже потеряла упругость. Длинная шея, увешанная множеством драгоценных камней, была в морщинах; в один миг мой внимательный взгляд охватил ее тщательно накрашенное лицо, на котором явственно виднелись глубокие носогубные складки, подметил, что вокруг глаз веером разбегаются мелкие морщинки, которые черная краска не в силах скрыть от безжалостного, разоблачавшего все эти ухищрения утреннего света. Движения царицы были величественны, на лице застыли высокомерие и отстраненность.

Я снова коснулась лбом камня. Шаги удалились; поднимаясь с колен, я услышала, что к нам быстро приближается кто-то еще. Гунро была уже на ногах. От входа в покои царицы к нам энергичной походкой, размахивая руками, направлялся мужчина с высоко поднятой головой. Сердце едва не выскочило у меня из груди. Это был он, такой красивый, такой сильный, такой славный. С квадратным подбородком и сверкающими черными глазами, с накрашенными хной губами, которые я так жаждала целовать, со стройными бедрами, которые так хотелось ласкать, проникая руками под его короткую юбку. Он торопился, догоняя свою мать, поэтому на нас едва взглянул, и я обрадовалась, потому что не хотела, чтобы он видел меня такой — ненакрашенной, взмокшей от пота после напряженных упражнений, со свалявшимися волосами, прилипшими к голове. Но вдруг он внезапно остановился и обернулся. Мы с Гунро подняли руки и низко поклонились.

— Приветствую тебя, Гунро, — сказал тот самый голос. — Надеюсь, у тебя все хорошо. Как там Банемус? Мы еще не получали от него известий. А ты?

— Нет, мой царевич, — ответила Гунро со своей обычной самоуверенностью. — Но ты же знаешь моего брата. Отправляясь в свою крепость в Куше, он больше будет беспокоиться о довольстве своих людей, чем о том, чтобы диктовать письма во дворец.

Царевич улыбнулся. У него были ровные, ослепительно белые зубы.

— Но так и должно быть, — возразил он. Тут его внимание переместилось на меня. Сначала оно было вежливо-неопределенным, потом во взгляде появился живой интерес. — Это же наша врачевательница, не так ли? — сказал он. — Помощница прорицателя? Значит, ты теперь одно из приобретений моего отца?

Я молча кивнула, и он снова улыбнулся:

— Думаю, он сделал хороший выбор. — Не сказав больше ни слова, он зашагал дальше.

Я жадно смотрела ему велел, пока он не исчез из виду, потом понуро пошла рядом с Гунро.

— О боги! — застонала я. — И это ж надо было, чтобы он увидел меня в таком плачевном виде! Что он подумает обо мне?

Гунро проницательно взглянула на меня.

— Он вообще не будет о тебе думать, — спокойно сказала она. — Почему он должен о тебе думать? И ради себя самой ты не должна даже помышлять о нем, иначе попадешь в беду.

Я не ответила. Когда мы пришли в сад, я бросилась в бассейн, будто в битву с врагом, яростно скользя сквозь толщу воды, пока кровь не застучала в висках. Пришло время сделать фараона моим рабом.

В тот же день через Неферабу я попросила встречи с Хранителем. Я ожидала, что он сам навестит меня, но мне ясно дали понять, кто я есть, когда Неферабу вернулся и сообщил, что, хотя Хранитель очень занят другими делами, он все же будет рад видеть меня в своем кабинете незадолго до наступления сумерек. Теперь, когда решение было принято, мне хотелось поскорее начать действовать. Я раздраженно выслушала сообщение, потом послала за гаремным писцом, чтобы скоротать время, диктуя письма семье и Гуи. Никому из них я не сообщила ничего существенного, потому что была уверена, что, прежде чем отправиться к адресатам, все письма из гарема проходят через руки Хранителя. Я надеялась, что Гуи, может быть, навестит меня или, по крайней мере, если его вызовут осмотреть кого-нибудь во дворце, придет взглянуть, как я поживаю. Однако до сих пор не было ни его самого, ни вестей от него.