Дворец грез - Паулина Гейдж

— Голова владыки болит уже меньше? — живо поинтересовалась я.

Его затуманенный взгляд сфокусировался на мне, и он неуверенно поднялся на ноги.

— Да, да, — сказал он хрипло, хватая меня за платье. — Иди сюда.

Я ускользнула, соблазнительно разглаживая на себе платье, будто он измял его. Теперь пора, подумала я, становиться той, кем я была на самом деле, — испуганной девой.

— Я не могу, — сказала я.

Он нахмурился, и его глаза потемнели.

— Почему?

— Потому что для того, чтобы доставить удовольствие моему повелителю этой ночью, я надела свои лучшие драгоценности и самое нарядное платье, и я боюсь, что в страсти мой повелитель порвет на мне все это.

— Что за чепуха! — раздраженно воскликнул он. — Делай, что тебе говорят! Иди сюда!

Я смиренно повиновалась, приблизившись к нему и внутренне напрягшись от первого прикосновения его пухлых рук к моему непорочному телу. Но он не стал стягивать с меня платье, как я ожидала. Он протянул руки, осторожно расстегнул ожерелье и положил его на столик рядом с ложем. С такой же деланой заботливостью он вынул сережку из моего уха, снял с рук браслеты, развязал усыпанный драгоценными камнями пояс, что удерживал на талии мое платье. Дыхание его стало тяжелым. Оно пахло медом с примесью семян сетсефта. Спустив платье с моих плеч, он позволил ему соскользнуть на пол. Теперь я стояла перед ним обнаженная.

— Вот так, — хрипло сказал он. — Так лучше, маленький скорпион? Могу я теперь посмотреть, есть ли у тебя жало на хвосте?

Он резко притянул меня к себе, схватил за ягодицы, его лицо вжалось в мою шею; на мгновение меня охватила паника. Я попыталась вырваться, силясь вдохнуть, но он сжимал меня все сильнее. Я знала, что должна снова обрести контроль над ситуацией, не только ради того, чтобы задать тон нашим будущим отношениям, но и ради своего собственного самоуважения. Ни один мужчина не может взять меня без моего полного согласия, даже если это сам фараон.

— Ты всегда насилуешь своих девственниц?! — воскликнула я.

Он замер. Потом разжал объятия, и тогда я толкнула его на ложе. Его колени подогнулись, и он упал на спину, изумленно глядя на меня. Я взобралась на ложе и встала на колени рядом с ним.

— Я боюсь, Могучий Бык, — прошептала я, и это было правдой. — Неужели ты не видишь? — Я прижалась губами к его губам.

В какой-то момент я с ужасом ощутила, будто покинула свое тело и воспарила куда-то ввысь, под своды этой огромной комнаты; я посмотрела вниз и увидела ложе, где хрупкая обнаженная фигурка склонилась над другой, неуклюже распластавшейся тучной фигурой, увидела дворецкого, неподвижно стоявшего у стены, слуг, теснившихся в дальнем конце комнаты, будто сонм одинаково бесплотных духов. Мне бы хотелось остаться там, наблюдая за происходящим, а не ощущать на себе губы фараона, его рыхлое тело, его ищущие руки, но я вернулась в себя так же быстро и мучительно, как и воспарила.

Губы Рамзеса были жаркими и трепетными. Его язык проник между моими зубами. Я неистово пыталась включиться в это действо, вызвать в воображении воспоминание о поцелуе Гуи, о прекрасном теле царевича Рамзеса, но реальное тело было слишком близким, а мое отвращение слишком глубоким. Как только фараон перевернулся, опрокинув меня на спину, и впился губами в мой рот, а его руки отыскали мою грудь, я стала совершенно холодной. И снова я боролась с этой холодностью, потому что знала: под тонким панцирем моей девственности таится натура чувственная и страстная, и не важно, чей рот, чьи губы, чье тело пробуждают мое желание, но, как я ни старалась, я не смогла заставить себя что-либо почувствовать. «Ненавижу тебя, — думала я, когда фараон раздвинул мне ноги и засунул в меня свои пальцы. — Ненавижу тебя за то, что ты делаешь со мной, и я ненавижу Гуи за то, что он заставил меня стать распутной, ненавижу царевича за то, что он посмотрел на меня так, как никто никогда не смотрел. Будьте вы все прокляты».

Только подумав так, я пришла в себя. Когда Рамзес с победным воплем наконец вошел в меня и я закусила губу, чтобы не отпрянуть от внезапной боли, я поклялась, что, так или иначе, он заплатит за это, я получу свою цену. Я мрачно терпела, обхватив его руками и сжимая его жирные ягодицы, пока он двигался во мне, удовлетворяя свою страсть. Потом он издал еще один дикий крик, извергая семя, и обрушился на меня, его пот струился по моей коже. Какое-то время он лежал неподвижно, потом скатился с меня и, улыбаясь и глядя мне в лицо, приподнялся на локте.

— Ну вот, теперь ты моя навечно, маленький скорпион, — сказал он, отдуваясь.

Но даже улыбнувшись в ответ, я с яростью подумала: «Нет. Это ты мой пленник, хотя еще и не знаешь об этом».

— Паибекаман! — позвал Рамзес. — Принеси вина!

Я высвободилась из его объятий и села.

— Полагаю, что ты обойдешься без вина, мой царь, — сказала я решительно, — если не хочешь, чтобы головная боль вернулась. Разве тебе меня не хватило?

Поцеловав его в лоб, я покинула ложе. Как только я ступила в круг своего сброшенного платья и начала натягивать его, я почувствовала, что у меня что-то течет по ногам. Я спокойно и неспешно снова надела свои украшения, потянулась за париком, положила ступку обратно в сумку.

— Желает ли мой повелитель отпустить меня, с тем чтобы он мог уснуть?

Какое-то время он лежал, растерянно глядя на меня, потом в его блестящих глазках-пуговках появилось понимание. Он начал тихо смеяться, потом захохотал, продолжительный раскатистый гогот эхом разнесся по комнате до самой крыши.

— О Ту, — задыхался он, — не зря я назвал тебя скорпионом! Но побудь со мной еще немного. Если хочешь, нам принесут пива вместо вина и чеснока в можжевеловом масле. Останься, поговори со мной.

Это была не просьба, конечно. Цари не просят. И все же в тот самый момент я уже знала, что придет время, и он будет просить. Я бы позволила уговорить себя, запрыгнула бы обратно на ложе, как девчонка, которой я на самом деле и была, и устроилась бы на подушках, и мы бы просто лежали и разговаривали, как старые друзья. Но жидкость струилась у меня по лодыжкам, темно-красная и противная, заставляя меня содрогаться. Я просто стояла с сумкой в руках, и он наконец скривился.

— Ну тогда уходи, — приказал он.

Поклонившись, я оставила его. Слуга у двери, в которую я вошла, открыл ее передо мной и устремился вперед, обратно, по короткой аллее, которая теперь была просто бледным лучиком под ногами, в калитку, сквозь густую темноту главной дорожки, и наконец в мой двор. Тут он отвесил поклон и растворился в ночи.

Журчал фонтан, расплескивая серебристые струн в каменный бассейн. От бледного света звезд но граве ползли длинные тени. В тишине мои шаги гулко стучали но камням, которыми были вымощены площадки перед кельями. В моей комнате горела одна лампа. Гунро спала. А Дисенк ждала меня, ее лицо осунулось от усталости. Когда я пошла, она поднялась с циновки и без слов начала быстро раздевать меня. Увидев кровь, она ничего не сказала. Раздев меня донага, она заколебалась, и я отрицательно помотала головой.