Смятение - Элизабет Говард

Зато если бы тебе удалось в Ирландию попасть, подумала я, ты бы просто убежал. Он на обаяние напирал, и надо сказать, пап, на свой жуткий лад он может быть страшно обаятельным. Я сказала: «Предположим, меня бы здесь просто не было. Что бы ты тогда сделал?»

«Подождал бы, – ответил он. – У меня в чемодане леденцы-кругляшки есть и овсянка, ими один мальчик кормит тайком крысу в школе. Я взял себе немного».

«Конечно же, дома ты ничего не сказал».

«Конечно же, нет. Они бы только постарались меня обратно отправить. Я сюда пришел, потому что думал, что ты другая. Или ты, – он глаза сощурил, и голос у него стал вкрадчивый, – успела стать одной из Них?»

На этот вопрос ответить было порядком трудно, как выяснилось. Ведь я не представляла себе, что он делать будет, если не вернется в школу. С другой стороны, предать его действительно казалось чем-то недостойным. В конце концов я призналась, что не знаю, зато дала слово ничего не предпринимать у него за спиной. «Тогда я буду всегда от тебя спиной отворачиваться», – сказал он, но, судя по его виду, уже с облегчением, я ведь только тогда обратила внимание, что в последнее время выражение лица у него было все время настороженное, немного похоже, будто он от погони спасался.

Потом я подумала об Арчи. Он бы знал, что делать. Сначала Невилл не хотел, чтобы я ему звонила, но, когда я уверила его, что Арчи не поведет себя подло, он согласился.

Арчи приехал на такси. Пока он был в пути, Невилл все перебирал по-глупому, чем бы мог заняться: водить такси (уверял, что Тонбридж научил его водить машину, но, конечно же, никак не годился по возрасту), или быть смотрителем в зоопарке (он довольно много знает про змей, только, сказать по правде, не думаю, что это ему помогло бы), или официантом в ресторане, или кондуктором автобуса, что ему, как он считал, вполне сгодилось бы на время, перебирал все профессии, безнадежные для мальчика, как он сам говорит, четырнадцати лет, хотя ему еще и этого нет.

Когда приехал Арчи, то, как обычно, обнял меня и поцеловал, а потом то же проделал и с Невиллом, так Невилл отшатывался от него, что твоя лошадь, а потом все супился и супился и, я видела, был очень расстроен: он старался не заплакать. Арчи, похоже, не обращал на это внимания, протянул небольшой пакетик, сказал, что это кофе, и попросил меня приготовить его. Пока я занималась этим, появилась Полли в домашнем халатике и вся в бигуди. Увидев Арчи, остановилась в дверях и сказала, что сейчас пойдет оденется. Не думаю, что ей хотелось, чтобы Арчи слишком разглядывал ее с бигуди в волосах. Он же предложил ей позавтракать, сказав, что хочет поговорить с Невиллом и они могли бы пойти наверх. Невилл заявил, что не желает выслушивать, что ему делать, на что Арчи успокоил его: «Я и не хочу ничего говорить вам, я хочу вас послушать». Невилла, похоже, это устроило, и они ушли наверх.

«Почему ты не сказала мне, что он здесь?»

«Не хотелось оставлять его одного. Он сбежал».

«Я не про Невилла, я имела в виду Арчи».

«Он только-только приехал. Я попросила его об этом, потому как не знаю, что делать». Потом рассказала ей, как трудно мне было решить, на чьей стороне быть, и она все про это поняла, сказала, что чувствовала бы то же самое. «И я похоже себя ощущала с Саймоном – он казался таким одиноким».

«Уж если ты думаешь, что он был одинок, то каково же, по-твоему, Невиллу? У него вообще никого: папа пропал… далеко… от Зоуи как от родительницы никакого прока, и не думаю, что он меня в расчет берет».

Когда я сварила кофе, она взяла с собой чашку и пошла одеваться. Я приготовила все на подносе для Арчи с Невиллом и поднялась с ним к гостиной, но дверь оказалась закрытой. Пришлось поставить поднос и открыть ее, и я расслышала голос Арчи, спрашивавшего что-то очень тихо, потом настала тишина, а потом, пока я поднимала поднос, Невилл вдруг разразился такими рыданиями, звучавшими так жутко и горько, как я никогда от него и не слышала. Арчи знаком показал мне оставить поднос и уйти, что я и сделала.

Не час и не два пробыли они наверху. Я вернулась на кухню, помыла посуду, потом отчистила все, что уже вечность не чистилось, потому как до того волновалась, что не могла придумать, чем заняться. Он, должно быть, жутко несчастен, не выходила у меня из головы мысль, я чувствовала, что вовсе не была ему хорошей сестрой: куда как чересчур себялюбивая, все время думаю о себе, вовсе не представляю себе, что за жизнь идет у него. И мне стало ясно, пап, что абсолютно бесполезна вся эта глубокомысленная жвачка: убеждать самое себя, как плохо я поступала, от этого только жуть берет и происходящее на самом деле кажется еще сложнее. Мне необходимо постараться и подумать, что еще я смогла бы сделать, порой это звучит так, будто делается вид, что изначально я хоть что-то сделала. В этом же случае я недостаточно заботилась о Невилле… я даже и любить-то его никогда особо не любила. Было дело, даже тайно ненавидела, потому как винила его в том, что умерла твоя жена (тут она зачеркнула «жена» и написала «первая жена»). Она была моей матерью как-никак, для него же это почти ничего не значило, поскольку он ее никогда не знал. После, полагаю, я примирилась с ним, и, когда тебя послали во Францию (должна сказать тебе, папа, что, будь я на месте Пипитта, я бы тебя не оставила; должна сказать, что в случае с тобой один-единственный человек заботит меня больше, чем вся эта страна целиком), я так волновалась за тебя, так тосковала по тебе, что даже не думала: а каково приходится Невиллу? А ведь из-за этого у него не осталось никого – с ним рядом не было мальчика-сверстника, как у меня была Полл. Так что с этих пор я намерена любить его. Тебя тут нет, и я буду делать это, пока ты наконец не вернешься. Есть одно «но»: он становится каким-то чудаком, а мне по своему опыту известно, что людям чудаки нравятся, только когда те умирают, или, во всяком случае, держатся от них подальше. Чудаки – это люди, существование которых другим людям нравится (как существование жирафов и горилл), но которых большинство людей не желало бы, как говорится, иметь у себя дома. «Наш милый дом» – зовем мы наше нынешнее жилье, особенно когда оно превращается в полный кавардак из-за того, что никто по дому ничего не делает и нет прислуги, чтобы это делать. Итак, отныне линии моего поведения в отношении Невилла предстоит измениться.

Короче, Арчи проявил себя лучше некуда. Он позвонил в школу и сообщил, что в воскресенье вечером приедет вместе с Невиллом, что их, похоже, вполне устроило. Там даже не заметили, что мальчик убежал, а потому и не звонили в Хоум-Плейс, что уже было хорошо. Арчи пригласил всех нас пообедать с ним, сказав, что потом можно было бы сходить в кино, но после этого он заберет Невилла к себе, пусть переночует в его квартире. А еще он поделился со мной, что, по его мнению, школа, куда отдали Невилла, совсем не для него, и он подыщет другую, получше. Мы посмотрели два фильма с Лорелом и Харди, и Невилл так хохотал, что люди в зале оглядывались на него, а потом, когда мы пили чай в «Лайонз», он показывал Арчи, как умеет подражать другим голосам. Это было довольно смешно… нет, он проделал это очень смешно: Невилл напомнил мне тебя, папа, когда ты изображал людей. Потом ему пришлось уйти, его затошнило, и было чуточку жалко, потому как пил он довольно дорогой чай. Я бы пошла с ним, но не могла, потому как ему надо было в мужской туалет. Но пошел Арчи, и, когда они вернулись, Невилл был весьма бледен, но весел, выпил еще чаю, съел тушеной фасоли и кусок баттенбергского торта – знаешь, жуткий такой, колбасиной с розовыми и кремовыми квадратиками на срезе. Потом мы распрощались на Таттенхем-Корт-роуд, мы с Полли сели на 53-й, а Невилл с Арчи отправились к Арчи домой. Арчи пообещал позвонить мне в воскресенье вечером – и позвонил. Сказал, что над Невиллом в школе ужасно измывались, что последней соломиной стало то, что его друг по начальной школе, который тоже пошел в эту школу с ним, присоединился к шайке измывавшихся над ним забияк. Арчи поставил школу в известность, что в конце семестра заберет Невилла, сказал, что знаком кое с кем, кто знает директора ужасно хорошей школы Стоу, которая, как он считает, подойдет Невиллу, и он собирается наведаться туда. Обычно в школу Стоу не принимают так скоро, но приятель Арчи считает, что там могут сделать исключение в случае с Невиллом. Арчи будет обедать с дядей Хью и обговорит с ним все это, чтобы заручиться согласием семейства, но поскольку ему все доверяют, то согласие он наверняка получит. Я сказала Арчи, что хочу помочь, и он попросил меня писать Невиллу письма и дать ему возможность на каникулах немного побыть в Лондоне. Как бы мы без Арчи обходились, спрашиваю я себя. Спросила об этом и Полл, в автобусе по пути домой, а она сказала: «Но ты же без него и не обходишься, верно?» Мы выходили из автобуса, и я уронила кошелек, но после задумалась, почему она так сказала это «ты же», но, когда я ее спросила, она сказала, что не говорила. Сказать она сказала, только мне не хотелось с ней спорить.