Созидательный реванш - Юрий Поляков

— Каковы, по-вашему, пределы вмешательства государства в культуру?

— Вмешательство должно проявляться в поддержке тех сфер культуры, которые не могут существовать за счет рыночных механизмов. Это, скажем, воспитание молодых писателей. Абрамович этим заниматься не будет. Другой пример — поэзия. Она у нас, да и везде в мире, нерентабельна. Поэтому государству надо дотировать эту сферу, создавать поэтические премии, чтобы, получив их, поэты могли некоторое время спокойно жить, давать им, как это делают в Англии, кафедры в университетах. Молодым режиссерам нужно оказывать содействие в съемке первых фильмов, молодым драматургам — в постановке первых пьес. Это все поощряюще-поддерживающие формы государственного вмешательства.

Есть формы запрещающе-сдерживающие. Они тоже необходимы, потому что искусство имеет очень много функций, кроме эстетических. Воспитательная и идеологическая функции. Есть еще масса других, но эти две наиболее интересны государству. Даже самые старые, опытные демократии, вроде английской, внимательно следят за тем, чтобы кинематограф не развращал общество, чтобы он не воспитывал в людях антипатриотические, антигосударственные настроения. Посмотрите американские фильмы — сколько там ни мучаются, а в конце тупо рыдают над звездно-полосатым флагом. Если бы у нас кто-то снял фильм с таким тупым рыданием, его в Доме кино забросали бы котлетами по-киевски. А там это нормально. Там за это вручают Оскары.

В Америке как? Решит режиссер Джон снять фильм о трагедии иракского народа и о том, как американская военщина оболгала Саддама Хусейна, придумала ему несуществующую вину, разгромила, повесила. Ему говорят: это замечательно, гениально! А потом Джон узнает, что его лишили кафедры в университете, свернули какой-то его параллельный проект, сняли несколько интервью в глянцевых журналах. Причем ему никто не звонит, с ним никто не работает, как с советскими писателями. Не вызывают, как меня вызывали в ЦК, ГлавПУР и КГБ, не советуют написать помягче про армию, иначе может огорчиться какая-нибудь мама, которая отправила сына служить. Никто с Джоном так не разговаривает, но он понимает, что вываливается из социума. И он приходит и говорит: хочу снять фильм про то, как героические американские солдаты, рискуя своими жизнями, принесли демократические ценности в Ирак, уничтожили террористический режим Хусейна и теперь проливают кровь, чтобы иракский народ мог наслаждаться свободой.

— Я знаю о вашем скепсисе по отношению к литературным премиям и, кстати, его разделяю. И вдруг вы говорите, что нужны крупные денежные премии для поэтов. Зачем нам еще одна премиальная карусель?

— Я понимаю. Дело в том, что при советской власти система поддержки поэтов заключалась в том, что за поэтические книги авторы получали высокие гонорары. Активно печатаясь, занимаясь переводами, поэт мог жить очень прилично. Это была скрытая дотация поэзии.

В рыночных условиях поэзия коммерчески уязвима. Но поэзия — это та лаборатория, где происходят прорывы, рождаются новые формы, идет тончайший языковой синтез, тончайшие эстетические исследования, которые проза может тоже вести, но очень редко. Поддерживать поэзию необходимо. Но скрытой дотации поэзии больше нет. Есть премии и гранты. Никаких других форм поддержки поэзии никто не придумал.

У нас беда премий и грантов заключается в том, что они находятся в руках литературных тусовок, причем выбор лауреатов за редчайшими исключениями к качеству текста не имеет никакого отношения. Это, как правило, награда за верность своей тусовке, за какую-то политическую своевременность или просто за дружбу с кем-то, за личные отношения и так далее. Причем это одинаково относится и к либеральному крылу, и к патриотическому. Будучи симпатиями на стороне патриотического крыла, я даже считаю, что патриоты в большей степени игнорируют художественные качества, присуждая премии. Либералы могут себе позволить поддержать слабенького, но чистенького писателя. Но откровенного, мохнорылого графомана не будут. Патриоты делают это сплошь и рядом. Открываешь — и столбенеешь над текстом.

— А что, в советское время было не так?

— Не так, потому что в советское время даже в самые тяжелые годы существовала экспертная литературная солидарность. Все понимали, что кто-то секретарь, кто-то лауреат, но есть Владимир Соколов — это текст, это уровень. А сейчас эта экспертная солидарность распалась, уничтожены абсолютно все критерии, поэтому объявить гением можно кого угодно. А ведь есть объективные критерии — скажем, в романе должен быть продуманный сюжет, должны быть прописаны характеры, должен быть насыщенный язык. Но попробуйте заикнуться об этом, вам ответят: да что вы советскую литературоведческую хрень несете! Это очень плохо.

В итоге далеко уже не маленькие деньги, которые выделяются государством, уходят на поддержку черт знает чего. Ладно, Русский Букер британская нефтегазовая компания финансирует, с нее не спросишь. А «Большая книга» — это полугосударственный проект, поэтому можно задаться вопросом: а почему все время получается, что в шорт-лист попадают одни москвичи и эмигранты, а писателей из губернской России почти никогда? Я не поверю, что там нет талантливых писателей, тем более что, будучи редактором «Литературной газеты», я знаю этих писателей.

— В прошлом году в коротком списке «Большой книги» был томский писатель Владимир Костин.

— Это как исключение. Выискивают очередного провинциала для галочки и всюду вставляют. Одно время это был Денис Гуцко, потом Алексей Иванов, теперь кто-то еще. Чисто советский прием.

Мне кажется, главная задача, и «Литгазета» пытается этим заниматься, — это восстановление экспертной солидарности. Возьмите толстые журналы. Это тусовки, междусобойчики. Возьмите жюри премий — одни свои. С этим надо заканчивать. Возвращать полифоничность. А иначе премии всегда будут получать писатели послабее. Ведь сильному нельзя дать — усилишь его, он возгордится, перестанет служить тусовке…

Я понимаю, что в литературе идут игры, борьба, возникают какие-то блоки, группы. Это нормально. Студентом я занимался Серебряным веком и хотя защитил диссертацию по фронтовой поэзии, но диплом у меня был по Брюсову. Весь Серебряный век пронизан интригами, выдвижениями, задвижениями, одна смерть Иннокентия Анненского от расстройства, что обошли, чего стоит! Но там интриги начинались с определенного литературного уровня. Тех, кто этого уровня не достиг, к литературной борьбе просто не подпускали. Наша проблема, что играть в литпроцесс начинают с людьми, которые даже писать не научились. У них — первые попавшиеся мысли, записанные первыми попавшимися словами. А в результате возникают разные казусы и литературные фантомы.

Я делю писателей на четыре категории: 1) кто первые попавшиеся мысли записывает первыми попавшимися словами, 2) кто первые попавшиеся мысли записывает продуманными словами, 3) кто продуманные мысли записывает первыми попавшимися словами, 4) кто продуманные мысли записывает продуманными словами.

Ну возьмите для своих игр вторую и третью категорию! Нет, берут первую.

— А как вы относитесь к форумам молодых писателей в пансионате «Липки»?