Homo Deus. Краткая история будущего - Юваль Ной Харари

Поэтому в отличие от либеральных художников вроде Отто Дикса эволюционный гуманизм утверждает, что военные переживания, опыт войны чрезвычайно полезны и даже крайне необходимы. В фильме «Третий человек»[175] действие происходит в Вене сразу после Второй мировой войны. Размышляя о недавнем конфликте, герой фильма Гарри Лайм говорит: «В конце концов, не так уж это и ужасно… За тридцать лет правления Борджиа Италия пережила войну, террор, убийства и кровопролития, но дала миру Микеланджело, Леонардо да Винчи и Возрождение. В Швейцарии уже пятьсот лет мир и демократия, и что они создали? Часы с кукушкой». Лайм перевирает почти все факты – на заре Нового времени Швейцария являлась, пожалуй, самым кровожадным уголком Европы (ее главным предметом экспорта были наемные солдаты), а часы с кукушкой изобрели немцы. Однако факты не так важны, как сама идея Лайма: опыт войны толкает человечество к новым свершениям. Война предоставляет свободу естественному отбору. Она уничтожает слабых и вознаграждает жестоких, сильных и амбициозных. Война открывает правду о жизни и пробуждает желание власти, славы и завоеваний. Как емко определил Ницше, война – это «школа жизни» и «то, что меня не убивает, делает меня сильнее».

Похожие мысли высказал молодой (21 год) лейтенант британской армии Генри Джонс. За три дня до своей гибели на Западном фронте Первой мировой войны он послал брату письмо, в котором выразил свои чувства:

Задумывался ли ты когда-нибудь о том, что, несмотря на чудовищность войны, она все-таки великое дело? Я имею в виду то, что на войне человек оказывается лицом к лицу с действительностью. Глупость, эгоизм, роскошь и общая ничтожность подлого торгашеского существования, которое ведут девять из десяти людей в мирное время, на войне сменяются жестокостью, но она, по крайней мере, честна и откровенна. Взглянем на это так: в мирное время ты просто живешь собственной маленькой жизнью, занятый мелочами, озабоченный собственным комфортом, денежными проблемами и всякой прочей ерундой, – просто живешь ради себя самого. Не жизнь, а убожество! А на войне, даже если знаешь, что умрешь, – подумаешь, на несколько лет раньше встретишься с неизбежным, – ты знаешь, что отдал жизнь, помогая своей стране.

На самом деле ты осуществил идеал, который, как мне кажется, крайне редко удается воплотить в обычной жизни. Причина в том, что обычная жизнь – это торгашество и эгоизм; если хочешь, как говорят, «преуспеть», то не можешь не замараться.

Лично я очень рад, что мой путь пересекла война. Она помогла мне понять, какая же ничтожная штука эта жизнь. По-моему, война предоставила каждому из нас шанс, как я бы сказал, «выбраться из кокона», стать истинным собой… Говоря о себе, я точно могу сказать, что никогда в жизни не испытывал такого прилива сил, такого вдохновения, как перед началом важной операции вроде апрельской. С возбуждением последних минут перед схваткой не сравнится ничто на этой Земле[176].

В бестселлере «Черный ястреб» журналист Марк Боуден похоже передает боевые впечатления американского солдата Шона Нельсона в Могадишо в 1993 году:

Его чувства не поддавались описанию… это было сродни озарению. Находясь очень близко к смерти, он чувствовал себя как никогда полнокровно живым. В его жизни бывали мгновения, когда он ощущал касание пронесшейся мимо смерти, как тогда, когда машина на страшной скорости выскочила из-за поворота и чуть не столкнулась с ним лоб в лоб… Сейчас он жил с ощущением, что смерть дышит ему прямо в лицо… Это было состояние абсолютной умственной и физической собранности. Во время боя там, на улице, он не был Шоном Нельсоном, не имел никакой связи с внешним миром, никаких неоплаченных счетов, никаких привязанностей, ничего. Он был просто человеческим существом, живущим от мгновения к следующему, делающим один вдох за другим, с абсолютной ясностью осознавая, что любой из них может стать последним. Шон чувствовал себя изменившимся навсегда[177].

Адольфа Гитлера военные переживания тоже изменили. И просветлили. В Mein Kampf он рассказывает, как по прибытии его части на линию фронта энтузиазм солдат сменился страхом, с которым они вели жестокую внутреннюю войну, напрягая каждый нерв, чтобы не поддаваться панике. Гитлер говорит, что выиграл эту внутреннюю войну к зиме 1915/16 года. «Наконец-то, – пишет он, – моя воля восторжествовала полностью… Я навсегда обрел спокойствие и уверенность. Теперь Судьба могла посылать мне любые испытания – я знал, что буду сохранять хладнокровие и не потеряю головы»[178].

Военный опыт открыл Гитлеру правду о мире: это джунгли, где действуют безжалостные законы естественного отбора. Те, кто отказывается признавать эту правду, не выживают. Если хочешь чего-то достичь – должен не только понять законы джунглей, но с восторгом их принять. Следует подчеркнуть, что, как и либеральные художники-пацифисты, Гитлер считал священными переживания рядовых солдат. Более того, политическая карьера Гитлера – один из лучших примеров того, как высоко котировался личный опыт простых людей в политике XX века. Гитлер не был старшим офицером – за четыре года войны он не поднялся выше капрала. У него не было ни официального образования, ни профессиональных навыков, ни политического опыта. Он не был успешным предпринимателем или профсоюзным активистом, не имел ни связей в верхах, ни заслуживающих упоминания денег. Поначалу у него не было даже гражданства Германии. Он был нищим иммигрантом.

Когда Гитлер воззвал к немецким избирателям и попросил их о доверии, он сумел выставить только один аргумент в свою пользу: окопный опыт научил его тому, чему никогда не научишься в университете, в армейском штабе или министерстве. Люди пошли за ним и проголосовали за него, потому что отождествляли себя с ним и потому что тоже верили, что мир – это джунгли и все, что нас не убивает, делает нас сильнее.

В то время как либерализм объединялся с более мягкими формами национализма для защиты уникальных переживаний каждого человеческого сообщества, эволюционные гуманисты вроде Гитлера определили отдельные нации в качестве двигателей прогресса и заключили, что этим нациям дозволено поучать дубинкой, а то и уничтожать всякого, кто стоит у них на пути. Следует помнить, что Гитлер и нацисты представляют лишь одну крайнюю форму эволюционного гуманизма. Как сталинские гулаги не перечеркивают автоматически все социалистические идеи и аргументы, так и ужасы нацизма не должны делать нас слепыми ко всему, что бы ни предложил эволюционный гуманизм. Нацизм произошел от соединения эволюционного гуманизма со специфическими расовыми теориями и ультранационалистическими чувствами. Не все эволюционные гуманисты – расисты, и не всякая вера в эволюционный потенциал человечества непременно призывает к созданию полицейских государств и концентрационных лагерей.