Рай на краю океана - Сара Ларк

— О, новая игрушечка!

Он указал пальцем на револьвер. Келли залаяла еще громче, заглушив вибрирующие звуки, извлекаемые из флейты Эмере.

А потом все произошло молниеносно. Томас бросился на нее, но испуганная Илейн успела снять оружие с предохранителя, и его попытка повалить ее на землю запоздала. Илейн спустила курок, неуверенно, одной рукой. Она не знала, попала или нет, но видела, как Томас замер с изумленным выражением на лице. А потом другая рука Илейн метнулась к оружию, и девушка, сосредоточившись, с ледяным спокойствием направила револьвер на мужа. Ей хотелось попасть ему в грудь, но пистолет, похоже, жил какой-то своей жизнью, когда она спускала курок. Из-за отдачи ствол дернулся вверх, а потом Илейн увидела, как во все стороны брызнула кровь. Лицо Томаса взорвалось перед ней настоящим фонтаном крови… Он даже не вскрикнул. Просто упал на пол как громом пораженный.

— Ты будешь проклят! — услышал Томас голос Эмере.

Он знал, что не должен был идти за ней, когда она поет для духов. Разве она не говорила ему всегда, что он в безопасности в своей детской, в то время как она призывает духов? Но он был любопытен… и сейчас ему было восемь; в таком возрасте мальчику должно доставать мужества для того, чтобы справиться с угрозой. По крайней мере так говорил отец. И поэтому он пошел за Эмере в ту ночь, хотя она думала, что он спит, убаюканный низкими гипнотическими звуками флейты. Но Эмере встречалась не с какими-то духами. Он увидел своего отца, который подошел к ней… в летнем саду, а она так странно покачивалась из стороны в сторону, словно не зная, остаться ей или бежать прочь. А потом раздался его голос…

— Разве я не звал тебя?

Эмере обернулась к нему:

— Я прихожу, когда хочу.

— Ах, так ты хочешь сыграть в игру…

То, что увидел Томас потом, навеки запечатлелось в его памяти. Это было отвратительно, но и… возбуждающе. Ему казалось, что, наблюдая за ними тайком, он получает толику отцовской власти. И какая это была власть! Джон Сайдблоссом получил все, чего так страстно хотелось Томасу. Эмере обнимала, целовала его… Но для этого ее нужно было заставить… подчинить себе. Томасу очень хотелось получить отцовскую силу и тоже суметь заставить Эмере… Наконец отец оставил ее лежать там. Она всхлипывала. Ее наказали…

…А потом зазвучала флейта. Голос духов. Вообще-то, Томас должен был бы убежать. Эмере никогда не узнала бы, что он видел ее унижение. Но он остался, даже подошел ближе. Ему так хотелось…

И она обернулась к нему:

— Ты все видел? И тебе не стыдно? Это уже в твоих глазах, Томас Сайдблоссом… Ты будешь проклят!

Лицо Томаса взорвалось.

Краем глаза Илейн увидела, как вокруг головы Томаса стала растекаться красная лужа. Она не осмеливалась пошевелиться, хотя больше не чувствовала страха, остались лишь холод и ужас. Келли принялась скулить и спряталась в стойло, она боялась громких звуков. Флейта Эмере по-прежнему пела, издавая то нарастающие, то спадающие полые звуки…

«Он мертв… он мертв…» — мысли путались в голове Илейн; она металась между нездоровым желанием подойти к Томасу, чтобы убедиться в этом, и желанием убежать, спрятаться в каком-нибудь уголке своей комнаты.

А потом она осознала, что ничего такого делать не нужно. Она сделает то, что и собиралась: возьмет лошадь и исчезнет.

Илейн старалась не смотреть на лежащего на полу мужчину — даже тогда, когда ей пришлось перевести через него Баньши. Его изуродованное лицо пугало ее, а у нее было достаточно ужасных воспоминаний о Томасе Сайдблоссоме, чтобы хватило на всю оставшуюся жизнь. Баньши фыркнула, однако потом переступила через тело, словно через ствол дерева в лесу. Илейн благодарила небо. Довольно того, что Келли с интересом принюхивается к нему. Ей пришлось сурово отругать собаку, чтобы та не принялась лизать его кровь. Никем не замеченная, Илейн выбралась во двор. А ведь Эмере, скорее всего, слышала выстрел! Должна была слышать! Она не могла быть настолько глубоко погружена в игру на флейте. Сама Илейн никогда не забудет этот выстрел, он будет вечно звучать у нее в ушах.

Когда Илейн вышла из стойла, флейта смолкла, но Эмере не было видно. Случайность? Или старуха маори пошла звать на помощь? Илейн было все равно; она хотела поскорее исчезнуть. Она вскочила верхом на Баньши и, едва сорвавшись с места, галопом помчалась прочь. Кобыла направилась прямо в сторону Ванаки, и теперь Илейн не было необходимости избегать загонов для стрижки овец.

А затем ее настигло осознание свершенного, острое как нож: она застрелила своего мужа! Она направила пистолет на невооруженного человека и с ледяным спокойствием нажала на курок. Тут даже нельзя говорить о самообороне. Теперь просто сбежать к родителям и затаиться там стало невозможно. Теперь она — убийца в бегах. Самое позднее завтра утром Джон Сайдблоссом подаст заявление и за ней придут констебли. Она ни в коем случае не может вернуться в Квинстаун, равно как и на Кентерберийскую равнину. Она должна забыть о семье и друзьях, сменить имя и начать новую жизнь. Как и где — Илейн понятия не имела, но нужно было бежать, это был ее единственный шанс.

Илейн направила свою недовольную кобылу в сторону земли МакКензи.

Кентерберийская равнина, побережье Греймут

1896 г.

— Боже мой, Уильям, конечно, мы можем ее вернуть! — Голос Гвинейры звучал более чем нетерпеливо, ведь она уже не впервые вела дискуссию об этом со своим внучатым зятем. — План турне этих певцов ни для кого не тайна. Они на Северном острове, не в Тимбукту! Но вопрос в том, даст ли это что-нибудь. Вы же читали ее письмо: она счастлива. Она там, где всегда хотела быть, и занимается тем, о чем постоянно мечтала.

— Но она моя жена! — налив себе виски, вставлял Уильям, тоже уже не впервые. Не впервые за этот вечер. — У меня есть права!

Гвинейра наморщила лоб.

— Какие права? Вы хотите забрать ее силой? Теоретически вы даже можете это сделать, поскольку она еще несовершеннолетняя. Но Кура никогда не простит вам этого. Кроме того, она тут же убежит снова. Или вы собираетесь держать ее взаперти?

Услышав это, Уильям умолк. Конечно же, он не собирался держать Куру взаперти, все равно в Киворд-Стейшн не нашлось бы тюремщика. МакКензи приняли уход Куры, а маори по поводу таких вещей не переживали. Даже на помощь Тонги рассчитывать не приходилось. В конце концов, в лице Глории появилась новая наследница. Для этого поколения игра Тонги была проиграна. Зато Гвинейра ликовала и даже, похоже, радовалась за внучку. В письме Куры из Крайстчерча, переданном через Джорджа Гринвуда уже после того, как труппа уехала в Веллингтон, звучали оптимистические и очень счастливые нотки. Судя по всему, оперная труппа приняла ее с распростертыми объятиями. Конечно, писала Кура, ей еще нужно многому научиться, но импресарио, мистер Барристер, лично занимается ее обучением, и она делает большие успехи. Ее пустили на сцену в первый же вечер; она пела «Хабанеру», ей аплодировали стоя.