Нарисованная смерть - Джорджо Фалетти

Морин внезапно вернулась в свое время и пространство. Она лежала на спине; ворот и подмышки блузки промокли от пота, а во всем теле ощущалось полное изнеможение, всякий раз наступавшее после этого. Хотелось уткнуться лицом в подушку и плакать, плакать до тех пор, пока ей не возвратят ее собственную жизнь.

Но она сдержалась, протянула руку за телефоном и набрала заученный наизусть номер – номер единственного человека, с которым она могла сейчас общаться. Когда он ответил, Морин в нескольких словах излила ему весь свой ужас и все свое облегчение.

– Джордан, привет, это Морин. Со мной опять…

Она расслышала в ответном голосе искреннюю тревогу, спасавшую ее от одиночества и отчаяния.

– Уже прошло? Как ты себя чувствуешь?

– Прошло. Все нормально.

– Ты видела что-нибудь новое?

– Да.

Морин знала, что одно это «да» открывает перед ним новые горизонты, но не услышала в его голосе азарта – одну только заботу о ее состоянии.

– Надо увидеться. У тебя хватит сил?

– Думаю, хватит. Где встретимся?

– Могу я к тебе приехать. Или можно у меня дома.

Морин подумала, что ей нелегко будет объяснить матери присутствие Джордана Марсалиса у них дома.

– Лучше у тебя. Диктуй адрес.

– Пятьдесят четыре по Западной Шестнадцатой улице, между Пятой и Шестой.

– Хорошо. Я соберусь и приеду.

Морин положила трубку, встала и все еще на нетвердых ногах отправилась в ванную. Капли холодного пота градом катились по спине. Она сделала душ погорячее, желая обратиться в соляной столп, чтобы горячие струи растопили его и вместе с водой унесли глубоко под землю.

Джордан только успел войти в квартиру, как раздался звонок Морин. Он выслушал ее, изо всех сил стараясь сдержать дрожь возбуждения и внушить ей чувство уверенности, какого сам не испытывал. Чем еще он мог помочь девушке, зная, чего ей стоит то, что он про себя именовал контактами?

Он убрал телефон в карман и огляделся.

Лиза, должно быть, взяла напрокат мебель взамен той, которую он отдал на хранение. Квартира приобрела более жилой вид и носила следы ее вкуса в той мере, в какой может его отразить взятая напрокат мебель.

На стенах красочные постеры, а в воздухе легкий запах ванили, застывший во времени, как забытая на столе чашка, как футболка на спинке стула. Все здесь говорило о том, что хозяйка вышла ненадолго, а оказалась на больничной койке под капельницей, поддерживающей ее жизнь.

Вот на этом самом месте, в день, казалось, минувший сто лет назад, он подписал квитанцию человеку в желтом комбинезоне, под цвет зависти, которую тот испытывал к нему, Джордану.

Они поговорили о путешествиях и о свободе.

Сейчас бы он мог его утешить или, наоборот, разочаровать, доказав, что никакой свободы на свете нет, есть лишь иллюзия, расхожее словечко, мало что значащее в жизни простых смертных.

Джордан приехал сюда, чтобы поискать страховой полис, если у Лизы он есть. Еще недавно это был его дом, а теперь он чувствовал себя здесь незваным гостем.

Служа в полиции, он десятки раз производил обыск, но тогда цель оправдывала средства. У него и мысли не возникало, что он вторгается в чью-то частную жизнь, как сейчас. Тем более в жизнь такого человека, как Лиза, которая бдительно охраняла ее, забаррикадировавшись от шумов внешнего мира и не пропуская туда своих внутренних воплей.

Джордан спросил себя, где у нее могут лежать документы.

Он решил начать со спальни. Здесь тоже при отсутствии радикальных перемен ощущалась женская рука. Новое бирюзовое покрывало на кровати, в тон ему два плетеных коврика на полу, до блеска отмытые плафоны люстры. Стараясь не поддаваться светлому покою этой комнаты, Джордан вернулся к цели своего визита.

Он привык во время обыска осматривать самые немыслимые места для тайников. В данном случае задача у него другая: наверняка правильным будет самое очевидное место.

Джордан открыл встроенный шкаф напротив кровати и с первого раза попал в точку.

На верхней полке слева, сбоку от стопки легкого белья, лежала кожаная папка от Картье. Его нисколько не интересовало, родная она или просто хорошая подделка из тех, что продаются на Канал-стрит.

Он сел на кровать и расстегнул папку.

Там было много документов, разложенных в идеальном порядке, чего и следовало ожидать от такой женщины, как Лиза. Мысленно он назвал ее женщиной, впрочем, никак иначе и не воспринимал, несмотря ни на что.

Желаю счастья тебе и этой бедняжке.

Ему вспомнились слова Аннет, которая тоже упорно отзывалась о Лизе в женском роде, даже когда узнала правду. Если сама Лиза считает себя таковой, почему другие должны думать иначе?

Джордан принялся перебирать бумаги одну за другой, не вытаскивая их из папки, чтобы не поддаваться болезненному любопытству.

Между двумя поздравлениями с днем рожденья он нашел чуть выцветшую цветную фотографию.

Несмотря на благие порывы, фотографию он все-таки вытащил, держа осторожно, за краешек, точно боялся причинить боль тем, кто на ней снят. Красивый ребенок, смущенно улыбаясь, стоял между мужчиной и женщиной, одетыми в темное и строго смотревшими прямо в объектив. На заднем плане виднелся деревянный дом, выкрашенный белой краской, – по всему видно, церковь.

Других фотографий в папке не было. Все прошлое человека уместилось на прямоугольничке фотобумаги, со временем теряющем свои краски. Он вспомнил слова Лизы в ресторане, когда она рассказывала ему о своей семье.

Я ушла из дома, и дверь сама захлопнулась за мной.

В свете дальнейших событий на ангельском личике ребенка уже просматривалось начало той истории, которая закончилась скрипом дверных петель.

Он положил снимок на место и стал перебирать остальные документы. Наконец, в прозрачной папке нашел пластиковую карточку и страховой договор на имя Александера Герреро.

Вместе с вытащенной папкой на кровать выпал незапечатанный конверт. Джордан взял его и перевернул лицевой стороной. Простой белый конверт без надписей, такой же, как миллионы других конвертов, лежащих в ящиках стола или на почтовых полках по всей Америке.

Но Джордану почему-то стало страшно его открывать.

Он поднял клапан и заглянул внутрь. Потом, держа конверт за края, вытряхнул содержимое на постель.

На бирюзовой ткани перед его глазами лежали четыре цветных купона, разрезанных по диагонали, а потом сложенных вместе и аккуратно склеенных скотчем. Слегка дрожащими руками Джордан выложил их в ряд. Это были четыре чека из банка «Чейз Манхэттен», каждый на двадцать пять тысяч долларов. Точно такие же чеки, какой он нашел в кармане покойного Де Рея Лонарда по кличке Лорд.