Колдун и Сыскарь - Алексей Евтушенко

Телефонный звонок на служебный мобильник оторвал её от размышлений о том, варить третью чашку кофе или нет.

— Алло!

— Здравствуйте, — густой раскатистый мужской голос как-то сразу располагал к себе. — Это частное детективное агентство «Поймаем.ру»?

— Здравствуйте. Оно самое.

— Меня зовут отец Николай. Скажите, могу я поговорить с Андреем Сыскарёвым?

— В данный момент нет. А… как вы сказали вас зовут, простите?

— Отец Николай. Я воинский священник. С Андреем и Иваном мы когда-то вместе служили. Правда, службы у нас были несколько разные. Они Родину защищали, я же окормлял их духовно. В меру своих невеликих сил. Сразу скажу, про кончину Ивана мне известно, поэтому примите мои самые искренние соболезнования. Он был хороший человек, и, уверен, Господь принял его душу и определил ей достойное место в своём Царствии Небесном.

Ты хотела помощи? Вот она. Я помню, как Сыскарь с Лобаном рассказывали об этом отце Николае. С восторгом и любовью. Вроде он ещё в Афганистане воевал, снайпером, потом в 90-х чуть ли не бандитствовал, на жизнь зарабатывая, и в конце концов стал православным священником. И не простым, а воинским. Удивительная судьба у дядьки. Ну что, обращаемся? Обращаемся. Больше не к кому. Раз уж тут у нас со всех сторон колдовство замешано, то самое время священника на помощь звать.

— Спасибо, отец Николай, — сказала она искренне. — Да, я вспомнила, извините, Андрей и Ваня о вас много хорошего рассказывали. Меня зовут Ирина, я секретарь агентства.

— Очень приятно, Ирина. Так где Андрей?

— Он… он пропал.

Какое-то время в трубке молчали, после чего отец Николай с каким-то твёрдым и непреклонным участием осведомился:

— Ирина, моя помощь нужна? Не стесняйтесь. Я сейчас в Москве и располагаю свободным временем.

Они встретились возле офиса «Поймаем.ру» через час.

Отец Николай оказался чуть выше среднего роста, тяжелым и крепким на вид мужчиной лет около пятидесяти, с явно видавшим разную еду и напитки животом, каштановой гривой волос, забранных в хвост, усами и бородой, в которых постепенно брала своё седина, и ясными карими глазами. Одет он был в обычные джинсы, светло-серую майку с изображением божественной красоты церкви Покрова на Нерли на груди и джинсовую же безрукавку с множеством карманов. На ногах батюшки красовались удобные кроссовки известной западной фирмы, через плечо висела на ремне небольшая чёрного кожзама сумка, в которой городские мужчины обычно таскают что угодно — от важных бумаг и всяких электронных гаджетов до бутылок с водкой, виски и коньком, сигарет и денег.

Слушать он умел. Ирина предложила гостю чаю, от которого тот не отказался, и сама не заметила, как вскоре поведала отцу Николаю чуть ли не всю жизнь за последний год детективного агентства «Поймаем.ру» и заодно свою собственную.

— Если честно, я теперь не знаю, что делать, — закончила она. — Проснулась утром в ужаснейшем настроении и полном унынии. И тут вы позвонили… — Ирина умолкла.

— Уныние — большой грех, — заметил отец Николай.

— А если я не крещена? — не удержалась она. — Тоже грех?

— Как же не крещена, если крещена, — усмехнулся священник.

— Откуда вы знаете?

— Вижу. Тебе бы, дочь моя, в церковь не мешало сходить, исповедоваться да причаститься, но это так, совет, не более того. Хоть ты его и не просила, извиняться не стану, не за что извиняться. — Он умолк, сделал глоток чаю. — Да, вижу, позвонил я вовремя.

— Так… что же делать?

— Действовать. Для начала давай-ка заедем в Сретенский монастырь. Ничего, что я на «ты»? Мне так привычнее.

— Ничего. Не чувствую от этого никакого неудобства. А зачем нам в Сретенский монастырь и где он находится?

— Метро «Чистые пруды» или «Тургеневская», — усмехнулся отец Николай. — А там я покажу. Что же касаемо первой части вопроса, то не в этой же одежде мне отчитку совершать. — Он оглядел себя. — На каковую отчитку ещё неплохо бы разрешение у архимандрита получить. Думаю, даст. Он сейчас как раз в монастыре.

— Понятно, — сказала Ирина и подумала, что ничего не понятно. Сретенский монастырь, отчитка какая-то, на которую ещё разрешение архимандрита требуется. И кто такой этот архимандрит?

— Живу я там, в монастыре Сретенском, пока в Москве нахожусь, — пояснил отец Николай с улыбкой. — Понятно ей… Отчитка же — изгнание бесов, если коротко. Молебен специальный. Не всякий священник может её совершать, отчитку, потому и нужно, чтобы архимандрит благословил. Начальство церковное.

О как, подумала Ирина, изгнание бесов, значит. Приплыли.

— А… из кого мы будем изгонять бесов? — с опаской осведомилась она.

— Я буду изгонять, — поправил её отец Николай. — Ты рядом постоишь, посмотришь. Не повредит. Изгонять же будем из могилы Ивана. Мне кажется, охранник этот правду сказал. Ежели так, то без нечистого тут не обошлось. Не встают мертвецы из могил сами по себе. Вот мы и проверим. Поехали, времени у нас не так много, как кажется, — он поднялся со стула и направился к выходу.

Точно приплыли, решила Ирина и, ощущая себя героиней какой-то мистической киноленты, последовала за отцом Николаем. При всей своей самостоятельности и довольно ершистом характере она чувствовала, что на этого большого и сильного, хоть уже и не совсем молодого человека можно положиться.

Заброшенная церковь венчала невысокий холм километрах в четырёх от Кержачей и пользовалась у жителей окрестных сёл недоброй славой. Когда-то давно рядом с церковью жила большая деревня Горюновка, но, говорят, пришла в упадок и опустела ещё в прошлом веке, до Великой Отечественной войны, в голодные тридцатые годы. То ли тридцать второй, то ли тридцать третий. Что точно в Горюновке случилось с населением, Григорий не знал. Равно как и плохо был осведомлён о голоде и самой войне. К чему? На своём веку повидал он на Руси столько лихолетий, что знания об очередных, к тому же тех, свидетелем которых он лично не был, ничего ему не давали. Разумеется, в общем и целом ему было известно и о двух мировых войнах прошлого двадцатого века, и о революции семнадцатого года, и о частичном распаде великой Российской империи в одна тысяча девятьсот девяносто первом, но только лишь потому, что без этих сведений трудно было бы жить в данном времени и общаться с людьми. Даже при всех его талантах и умениях. А жить было необходимо. Как всегда, впрочем. Сбежав от смертельного преследования Якова Брюса в будущее, он быстро убедился, что возвращаться (само по себе это было довольно трудно, но возможно) нет резона — дел полно и здесь. Их просто непочатый край. А уж удобного материала человеческого и вовсе море. Семь десятков лет фактического забвения русским народом христианства — это чистый подарок судьбы, по иному и не скажешь. Проживи Григорий ещё тысячу лет, вряд ли смог бы сам добиться хотя бы отдалённо похожих условий. В этом удивительном времени, когда люди укротили неведомые ранее силы природы и заставили их работать на себя, духовно они оказались гораздо мене защищёнными, чем даже в годы, когда Русь затопила татарская тьма. Ну или так Григорию казалось. В любом случае время было как нельзя более удачное — на стыке двух эпох. Люди готовы верить во что угодно и управлять ими, лепить из них то, что тебе нужно — чистое удовольствие. И чем больше народу придёт за утешением, советом и помощью не к попам христианским, а к нему, Григорию, и тем, кого он здесь научит и воспитает, тем лучше. А уж если удастся заполучить в жёны ту, кто воплощает в себе душу России (в каждом поколении есть несколько таких, только найти их трудно), и она родит ему трёх-четырёх сыновей… Прочь мечты. На время — прочь. До вашего воплощения в реальность осталось совсем чуть-чуть, но он слишком часто видел, как из-за какой-нибудь ерунды и случайности рушились в последний момент самые великие замыслы. Вчера получилось всё сверхудачно. Светлана пришла к нему сама за помощью. А когда вышла, то была уже совсем другим человеком. Его человеком. Готовой для него на всё и не понимающей, как она ещё утром могла думать и беспокоиться о каком-то там Андрее Сыскарёве. Залётном частном сыщике, пьянице и никчёмном пустозвоне, который получил своё и уехал далеко-далеко, не поставив её в известность. Очень далеко и надолго. Он, Григорий, видит аэропорт и взлетающий самолёт… Нет, о звонках, телеграммах, письмах, эсэмэсках и всём прочем можно забыть. Их не будет.