Шантаж от Версаче - Татьяна Гармаш-Роффе

Варя, красная от досады и задетого самолюбия, поднялась с таким видом, будто ей к затылку приставили дуло пистолета. Кис никак не мог понять: разве его слова были не доходчивы? Не убедительны? Разве это они с Реми не оставили ей выбора, а не сама жизнь? Отчего же идет она, ссутулившись, впереди, с видом приговоренного к расстрелу? Или тупость глаза застит, или жадность слепит? И ей по-прежнему мерещится, что двое мужчин, следующих сзади, намерены обобрать ее, бедную беззащитную девушку, и воспользоваться кассетами в своих целях? Чудно, право, люди устроены… Они, можно сказать, ее от верной смерти избавляют, и вот – благодарность!..

Пока Кис предавался философским размышлениям о ничтожности человеческой натуры, они достигли третьего этажа, где Варя провела их в незаконченную библиотеку. Наклонившись к одной из пустых нижних полок, она потянула ее на себя, и полка сработала как примитивная ручка, вытянув за собой вместительный ящик, набитый кассетами.

Кис с Реми бросились в будущую оранжерею: все было до обидного просто! В одной из ниш для растений, примыкавшей к соседней с библиотекой стенке, земля была насыпана лишь поверху, и под ее тонким слоем прощупывалось дно: именно под него и входил ящик со стороны библиотеки!

Они вернулись в библиотеку, выгребли кассеты с разрозненными номерами, сложили их в две высокие стопки и с трудом снесли вниз. Варе нести не доверили: она могла не устоять при мысли, какие деньги у нее в руках, и припрятать по дороге свою смерть…

– И что? – истерично закричала Варя внизу, увидев, что детективы переносят кассеты в машину. – Что же это?! Все забрали, меня всего лишили, а что теперь со мной будет? А меня оставляете, да?! Пусть тут меня убивают, да?!

– Варя, тише, не надо так кричать, – поморщился Кис. – Об этих кассетах вряд ли кто знает. За исключением того человека, который мирно пытался их выкупить у вас по дешевке. Но он не опасен для вас. А остальные, если бы знали, уже бы давно пришли. И ваше хладное тело уже бы присоединилось к супругу. Так что живите спокойно и думать забудьте об этих кассетах и об их стоимости.

– А с ним что делать? – мотнула она головой в сторону тела мужа. – Вы меня хотите одну с трупом оставить?!

Интересно, любила ли она его хоть немножко? Как относятся при жизни к человеку, который спустя пару часов после своей смерти не удостоился иного наименования, как «труп»?

– Сейчас милиция приедет, я уже вызвал, – огорошил ее Кис.

– Почему? Я не хочу милицию… Не надо милицию!..

– Надо. Мы обязаны ее вызвать, ведь совершено убийство! Насчет тела не волнуйтесь: санитары увезут его в морг. Вы можете рассказать милиции все как было, но в ваших интересах не упоминать о других кассетах и о том, что мы здесь были и их унесли, – тоже. Иначе никто не сможет гарантировать вашу безопасность. Милиция ведь если услышит «а», то вытянет из вас и «б», доберется до кассет и увидит, что на них запечатлено… А на многих из них запечатлены вы, не правда ли, Варенька? Утечка информации из милиции, сами понимаете, весьма вероятна. После чего вы сразу становитесь человеком, который слишком много знает. Откуда вам ровно полшага до той участи, которая постигла вашего мужа…

Варя послушно кивала, утирая заплаканные глаза.

– Так что ни слова о кассетах, ни намека о компромате, который собирал Тимур, о тайнике в библиотеке… Да вы ведь девушка неглупая и практичная и должны понимать, что можно говорить, а что нельзя, правда?

– А может, вы тут останетесь? А то я не знаю, как же я буду одна, с ментами!..

Разумеется, старая ненависть проститутки к «мусорам» взыграла.

– Вы меня разочаровываете, Варвара. А я ведь вам только что отвесил комплимент по части практичности! Ну, подумайте чуть-чуть, зачем нам тут светиться? Что мы тут делали? Зачем приходили? С чем ушли? Нет, нам нельзя оставаться, и рассказывать о нашем визите тоже не надо. Милиции – милициево, а детективам – детективово, – закончил Кис, забираясь в машину.

– Что? – изумилась Варя. – Чего это вы сказали?

Но «Нива» Киса уже выезжала в ворота.

Ксюша плакала безмолвно, глядя сквозь пелену слез на застывший, окаменевший профиль сестры. Они сидели в маленькой уютной кухне, чай давно остыл, Ксюша к нему почти не притронулась, а Саша, напротив, пила уже третью чашку – у нее пересохло в горле от рассказа, долгого и трудного…

– Самое нелепое во всей этой истории заключается в том, – горько говорила она, – что Тимур, шантажируя меня статьей о Корсакове, скорее всего блефовал; однако ему удалось меня запугать и вынудить приехать к нему на дачу… И тут-то я влипла по-настоящему: после этой «чашечки кофе» он получил в руки неплохой порнофильм с моим участием… Фантазия у него богатая, скажу я тебе, и опыт просмотра подобного жанра – тоже.

Спустя несколько дней он настоял на моем приезде на Бережковскую и поставил мне кассету: «Теперь ты у нас звезда экрана, Сашенька! Гляди, гляди, как все отлично получилось! Ты просто прирожденная актриса, ты не находишь? И знаешь, в чем особый класс этого фильма? В нем нет пошлости! Ты натура утонченная, и этот чудный фильмик получился прямо-таки лирическим, поэтическим, я бы даже сказал… Ты не находишь?..»

Я ему залепила пощечину и ушла.

Тимур позвонил мне спустя две недели – справиться о моем самочувствии. И велел приезжать снова в выходные…

Что было делать? Я приехала.

Тимур торжествовал. Все понеслось по порочному кругу: он меня шантажировал видеокассетой, вынуждая приехать, а как только я являлась, все начиналось сначала, и он получал в руки новую видеокассету с моим участием и снова угрожал пустить ее по Москве… Я стала ездить к нему регулярно.

Саша замолчала, залпом допила свой чай и прикурила, попыхивая сигаретой.

– Ты очень много выкурила, Саша… – заботливо заметила Ксюша. – Может, остановишься?

Александра только рукой махнула.

– А он, – отважилась спросить Ксюша, – а Тимур сам… Он так к тебе и не притронулся? Только снимал?

Саша вздохнула:

– После того, первого раза он стал являться в вечернем костюме. С бабочкой. Единственный одетый среди обнаженных тел – должно быть, он находил в этом какое-то особое удовольствие… Прижав камеру к животу, глядя то на нас, то на боковой экранчик камеры, он отдавал распоряжения. Он дирижировал этим действом; он, как режиссер, ставил сцены; он управлял телами, как кукловод марионетками! Все, что придумывало его извращенное воображение, все, на что было способно его трудолюбивое сластолюбие, – все немедленно и послушно воплощалось перед его воспаленным взором… Он ловил каждый мой вздох, каждый стон, он их пил, как пьют дорогой коньяк: маленькими глоточками, смакуя… Однажды, заметив это, я запретила себе издавать даже малейший звук. Сцепив зубы, я молчала, даже дыхание сдерживала. Тимур начал беспокоиться, заглядывать мне в глаза. Когда он понял, что я это делаю нарочно, чтобы ему досадить, он улыбнулся плотоядно… Кажется, нет такой гадости с моей стороны, которая, против моей воли, не обернулась бы наслаждением для Тимура!