Шантаж от Версаче - Татьяна Гармаш-Роффе

– И что он сделал?

– Обрадовался, вот что! Даже разрумянился от удовольствия. И с удвоенной энергией стал руководить своими марионетками… Через пять минут я уже не помнила ни о Тимуре, ни о своем решении не проронить ни звука; я уже готова была не то что стонать – на стенку лезть…

– А он, значит, так сам и не…

– С тебя достаточно подробностей, Ксюша.

На некоторое время воцарилась тишина, и Ксюшин опаленный мозг перемалывал в воображении описанные Сашей сцены.

Стон боли и унижения, испытанного за сестру, невольно вырвался из груди. Ксюша прикрыла лицо руками.

– Как он мог тебя, гордую, независимую, так поломать! – хрипло проговорила она из-под рук. – Как он должен был наслаждаться твоим унижением! И как же ты должна была его ненавидеть, бог мой!

– Я его и ненавидела. Ненавидела от начала и до конца. Но дело не в унижении… Оно, как это ни странно, потеряло остроту очень быстро и даже стало частью игры… Все значительно хуже, Ксюша: я привыкла.

– К наркотикам? – в ужасе спросила младшая сестра.

– Нет, представь себе, нет. Я получала легкую дозу и не употребляла их между «сеансами», как называл наши встречи Тимур… Я привыкла, Ксюша, к другому: к такому сексу! Изощренному, бесстыдному, беспощадному! Дающему немыслимое наслаждение… Это страшнее наркотика! Ты все меня спрашивала: почему это у меня никого нет? А потому, Ксюша, что я уже не могу заниматься любовью по-другому. Ни с кем, сестричка… Я могу теперь только так, иначе я уже просто не чувствую…

Ксюша раскрыла глаза до рези в веках.

– Но, Саша, этого не может быть… Но как же так… – бормотала она, не в силах осознать, в какую пропасть свалилась Александра и с какой степенью безнадежности. – Как, ты хочешь сказать, что ты не можешь теперь никого любить? – воскликнула она отчаянно. – Но, Саша, дорогая моя, любимая моя сестричка, этого же не может быть! Как же так? – растерянно повторяла она.

Саша молчала, прикуривая одну сигарету от другой. В пепельнице была уже нешуточная гора окурков, горло саднило, но она курила, курила, чтобы чем-то занять свои руки, свои дрожащие пальцы; чтобы горечью во рту забить горечь сердца, чтобы дым заволок сознание и приглушил мысль, безнадежно-острую мысль: я уже не могу никого любить…

– Вот почему ты стала такая… – шептала Ксюша. – Я все время чувствовала, что с тобой что-то не то, что ты изменилась, в тебе появился какой-то горький, циничный взгляд на жизнь, на людей… А оно вот что!.. И как же теперь жить?!

– Не знаю. – Александра резко погасила сигарету. – Хватит на сегодня, ты не находишь? Три часа ночи, давай попробуем поспать.

– Погоди-погоди. – Ксюша подняла на сестру глаза. – Александра, но ведь… – Она встала, не замечая того, и подалась вперед, вглядываясь через столик в лицо сестры. – Саша, ты… Ты должна была его убить за это! Ты убила Тимура, Саша! Это ты! Да?!

– Нет. Пойдем спать, уже поздно.

– Скажи мне сначала! Я должна знать!

– Я тебе уже ответила, Ксения: нет.

– Не верю. Я тебе не верю! Скажи мне правду, прошу тебя!.. Я тебя не выдам, Сашенька, я никому не скажу, потому что так ему и надо, негодяю! Он тебе всю жизнь поломал! Но только я должна знать правду! Умоляю тебя!

– С каких это пор ты стала подозревать меня во лжи? – холодно осведомилась Александра. – Повторяю: я Тимура не убивала. Хотела, правда… Но убила не я. И все, кончай разговоры.

Она взяла Ксюшу за руку и потащила к ванной.

– Иди умойся, я за тобой.

– Нет! – вывернулась Ксюша. – Я тебе не верю! Ты убила Тимура, больше некому! Ты знала, что он живет в Андрюшиной квартире, и ты воспользовалась мной… Ты сочинила для меня всю эту историю о Шарон Стоун, ты научила меня, как встретиться с Реми, ты послала нас на квартиру Тимура стирать отпечатки – твои отпечатки!

Ксюша стояла, раздувая ноздри, перед сестрой. Она выдержала гневный взгляд Александры, хотя ей показалось, что сестра готова ударить ее.

– Я тебя не осуждаю, Саша, – уже мягче продолжала Ксюша. – Я тебя понимаю, очень хорошо понимаю! Я бы на твоем месте сама его убила! Но только ты должна была мне это рассказать давно, и я бы сама тебе предложила свою помощь! Понимаешь, сама! Но так, за моей спиной, – это нечестно, Саша! Я знаю, ты меня все еще за малышку с соской держишь, в этом все дело! Такие истории не для моих детско-невинных ушей – вот как ты считаешь! Поэтому ты ничего мне не сказала… А получилось – нечестно! Так не поступают! – с обидой бросала слова Ксюша. – Ты знаешь, как я люблю тебя, я же для тебя на все готова, а ты!.. Ты!.. Ты все еще хочешь мне сопли вытирать! А я, а я могла бы тебя поддержать, и морально тоже, думаешь, я все еще маленькая и глупая…

Короче, Ксюша ревела уже в голос.

Александра подошла к сестре и обняла ее.

– Конечно, ты еще маленькая, – прошептала она в ее душистые волосы, – но уже не глупая. Вернее, уже не очень глупая. А вот если бы была совсем взрослая и умная, то вспомнила бы, как я с самого начала была против идеи найти реальную квартиру; как я не хотела помогать тебе ее найти, когда ты мне позвонила из кафе; ты бы тогда вспомнила, как сама на всем настояла; как ты додумалась до Андрюшкиной квартиры и умоляла меня, заклинала тебя спасти! Мне пришлось делать выбор: помочь тебе укрепить знакомство с Реми, который тебе так приглянулся, – или пойти на поводу у моих собственных страхов при мысли, что тело Тимура исчезло!

Саша гладила длинные Ксюшины волосы, нежно прижимая сестренку к себе, но та вдруг вырвалась, как взбесившаяся кошка.

– Что значит – исчезло? Это я придумала, что труп исчез! О каких таких страхах ты говоришь? – заглядывала она настороженно в лицо сестры.

Александра поздно спохватилась. Она безумно устала от этого разговора и теперь стояла под градом Ксюшиных вопросов, бессильно жалея о неуместно вырвавшихся словах. Но делать было нечего: слово, как известно, не воробей, вылетит – не поймаешь. Надо было что-то снова объяснять…

Но у нее уже не осталось сил.

– Все, – сказала она строго. – На сегодня разговоры окончены. Спать!

Утро вовсе не оказалось мудренее вечера, как обещал Кис. Утро было отвратительно-серым, беспросветным, отдававшим тупой головной болью, ломавшей тело тяжкой усталостью.

После завтрака детективы просмотрели кассеты, и Кис, пометив галочкой все двадцать восемь фамилий, с облегчением выключил телевизор и произнес, откинувшись в кресле: «Знаешь, это убивает. Еще немного таких просмотров, и я сделаюсь импотентом. И даже виагра меня не спасет!»

Помимо этих кассет, на которых клиента, находящегося под действием наркотика, ублажали в спортзале «работники» Тимура, были записи – как и предполагал Кис, – сделанные в бане. На последних оказались запечатлены голые представители мужского рода в обрамлении услужливых девочек, которых поставляла Рита. Среди уже знакомых по другим кассетам и незнакомых лиц Кис опознал толстую тушку Анатолия…