Вечный поход - Сергей Вольнов

…Дальше мы двигались молча. Я спереди, Митрич за десяток шагов позади. След в след. Само внимание и настороженность. Миновало около получаса, когда возглас напарника отвлёк меня от размышлений.

— Алексей, глянь! — палец Митрича указывал на какое-то тёмное пятно слева от нашего маршрута.

Вот те на! Это был настоящий сюрприз судьбы.

На пригорке, почти не выделяясь на фоне густой поросли, стояла самая настоящая избушка. Вид у неё был до того классический, сказочный, что я помимо воли пробежался взглядом по нижней части, утопающей в траве.

«Что, дожился? Ищешь курьи ножки?» — Антил был начеку.

«Ладно-ладно… Один — ноль».

Избушку мы обследовали со всеми предосторожностями — глаза навыкате, уши на ширине плеч, палец на спусковом крючке… Обошлось. В такую удачу ещё долго не верилось. Избушка была пуста и, судя по всем признакам, довольно давно. Хотя в ней было практически всё, что необходимо для соответствующей лесной жизни. А главное — там наличествовал немалый запас провианта. Такой себе домик лесника.

— Ну что, Митрич, будем твою деревню восстанавливать по домикам? Начало есть! Бери пользуйся… а я у тебя на постой остановлюсь. Пустишь?

— Чего ж не пустить…

Через часок Митрич уже освоился и хлопотал, как заправский хозяин. А я занервничал. Мне позарез нужно было успеть в последнюю контрольную точку!

Две предыдущие встречи со своими «резидентами» я проигнорировал по очень уважительной причине — обнаружил на себе «маячок». И, как любой уважающий себя «спец», снял его, выйдя из-под контроля. Я, конечно же, побывал на этих встречах, но — инкогнито. Наблюдал из кустов, со стороны. И ни разу не пожалел — когда и от кого я узнал бы столько очень странной и очень важной информации. А узнав её, принял решение: окончательно выйти из этой «мутной игры». Но им пока знать об этом не следовало. А значит, у меня оставался шанс: прибыть в последнюю точку в заранее заданной цепи. А там уже по ситуации. Упомянуть о травме пальца, именно того, где был «маячок», и насочинять всякой всячины. Чем не шутит чёрт — вдруг поверят?

Вот только Митрича я никак не мог взять на эту встречу. Потому решил его временно оставить в этой лесной избушке. Вынуждено. «На хозяйстве».

…Мы с ним уже простились. Я — закидал его целой кучей указаний. Он — пообещал всё это не забыть. Ну что ж, пообещал — теперь попробуй выполнить.

Тенькнула синица. Лес промокнул эту звуковую кляксу степенным размеренным шелестом, как промокашкой. И отмотанная нить прощания натянулась ещё сильнее. Вот-вот лопнет. Я сделал несколько шагов, но, чувствуя на спине его пронзительный взгляд, остановился. Обернулся. И ободряюще поднял над головой сжатый кулак. Держись, мужик! Прорвёмся!

Он неожиданно улыбнулся и расправил плечи. Мне полегчало. Я оставлял за своей спиной не испуганного крестьянина. Там оставался Никола-воин, готовый защищать свою родную землю. А получится ли — не стоит загадывать.

Война, как вокзальная девка — лживая да подлая.

Нам ли, русским солдатам, испытавшим все её страхи и радости, этого не знать…

Сколько кровавых троп войны протоптано нами, нашими отцами и дедами — не сосчитать! Но если всё-таки попытаться сложить вместе пройденные пути всех воинов Земли, то наверняка получится Дорога протяжённости космической.

Вполне хватит, чтобы до Небес добраться. Такая наша судьба, воинственная — не иначе, суровые Боги Войны нас когда-то полюбили, вот и выпала нам честь героически подтверждать, поколение за поколением, что мы достойны этой жестокой любви…

Ибо много званных, а мало избранных.

От Матфея, 22: 14

Откуда ни посмотри, страшен и безнадёжен лик руин Смоленска. Вид сверху и со стороны шокирует. Но в особенное смятение чувств наблюдателя ввергает, когда задействован режим «взгляда изнутри», на уровне земли…

Древний город встречает императора, явив его взору жалкие останки былого великолепия. Но ещё более жалкое зрелище представляют собою солдаты его отступающей гвардии, прибывшие с ним из Москвы. Они закутаны в мужские и женские шубы, иные в шерстяные и шёлковые материи, головы и ноги обёрнуты платками и тряпками.

Сам император бледен и нездоров. Те, кто знавал его раньше, не верят своим глазам. Он подавлен и вял, движения неуверенны. Его словно подменили. Наполеон уже почти ничем, кроме поношенного обмундирования, не напоминает гордого завоевателя всей Европы. От городских ворот и до верхней части города он идёт пешком, опустив голову.

У его гвардейцев лица чёрные, закоптелые; глаза красные, впалые; словом, нет во французах и подобия солдат, а более похожи они на людей, убежавших из сумасшедшего дома. Изнурённые от голода и стужи, некоторые из них падают на дороге и умирают, и никто из товарищей не протянет им руку помощи. Всход на гору покрыт льдом. Лошади так измучены, что если которая упадет, то уже не способна встать.

Похоже, что император уже не доверяет выдержке своей армии. Из предосторожности, чтобы голодные солдаты не бросились грабить магазины, поначалу решено армию оставить за валом вне города, поблизости от конюшен…

Семь невыносимых дней проводит император в ненавистном городе. И вот ждать уже более нечего — чудес быть не может, неприятель того и гляди захватит их вместе с разрушенным Смоленском. Наконец звучит долгожданный сигнал — выступить через западные ворота.

Что здесь творится! Некогда победоносная армия всё больше похожа на толпы сброда, спасающего свои шкуры. В ужасной тесноте перед узким выходом скопились сотни и сотни солдат. В этой давке чуть не задавили самого императора! Его знаменитая треуголка падает в месиво из льда и грязи. Телохранители вынуждены взяться за оружие…

Многие раненые убежали из госпиталей и тащатся, как могут, до самых городских ворот, умоляя всякого, кто только едет на лошади, или в санях, или в повозке, взять их с собою. Но никто не внимает их воплям; всяк думает только о своём спасении.

Ужасную картину представляет город: улицы, площади, дворы усеяны трупами людей и животных; в разных местах валяются зарядные ящики, пушки, различного рода оружие, снаряды. Храмы разграблены и осквернены, колодцы загрязнены нечистотами.

Спешно производятся работы, чтобы взорвать городские укрепления. За недостатком лошадей, решено сжечь большую часть артиллерийских снарядов и бесчисленное множество других военных запасов; отступающие берут с собой только провиант. Пять тысяч больных и раненых остаются здесь на произвол судьбы; им не положено провианта; с большим трудом упросили оставить несчастным больным несколько кулей муки. Доктора и прочие госпитальные служители, оставленные смотреть за больными, скрылись, боясь попасть в плен или быть убитыми.