Лунный ветер - Евгения Сафонова

То, как смотрел тогда на меня лорд Чейнз, было мелочью в сравнении с тем, как терзала меня собственная совесть, пока я сидела у постели его сына.

Если б я сейчас сидела там, где теперь сидит Том, и просила его спасти мою жизнь, — он бы не стал думать дважды.

…«твоя жертва всё равно окажется напрасной»…

И что теперь делать? Поверить словам баньши, подчиниться доводам здравого смысла, пойти на поводу у своих эгоистичных желаний? Не ломать своё счастье собственными руками, сдаться и осудить друга на смерть? Но я не собиралась обманывать себя: вместо того, чтобы сказать Тому «нет», я сама могу сейчас сходить за отцовским револьвером, приставить дуло к его голове и спустить курок. Разница между тем, кто это сделает — я, здесь и сейчас, или Том, позже, покинув Грейфилд, — лишь в одном: в первом случае я угожу за решётку, во втором — останусь на свободе, ибо формально руки мои будут чисты.

Да только в книгах я больше всего презирала тех героев, которые, творя зло, стремились натянуть на свои пальцы белые перчатки.

Нет. Я не верю в судьбу. Будущее не определено: баньши сама мне это сказала. Даже лекари порой ошибаются с диагнозом и подписывают больному смертный приговор — но если не опускать руки, и смерть можно победить. А я руки не опущу. Да и что мне сказали, помимо загадочного «ты его не спасёшь»? Кого именно не спасу? Почему? Почему я должна этому верить? Всё, что говорит Том, выглядит весьма правдоподобно, и пока все требуемые условия соблюдены.

Я не позволю ему умереть. Не позволю остаться проклятым. Не позволю.

Но Гэбриэл…

От невыносимой горечи происходящего мне вдруг захотелось расколотить о стену все вазы с каминной полки.

Почему, почему, почему я?! Почему в моих руках оказались судьбы двоих людей, каждый из которых лучше меня — маленькой глупой девочки, в которой примечательно лишь то, что она не умеет держать свои чувства в узде, а слова за зубами? Выбрать одного — предать другого. Спасти одного — обречь на гибель его соперника. Ведь после всего, что выпало Гэбриэлу, моё предательство добьёт его. А я не могу сказать ему правду: он никогда не позволит мне пойти на то, на что я должна пойти. Потому что не отдаст меня другому. Потому что этот другой — тот, кого любой Инквизитор убьёт не задумываясь.

Особенно такой Инквизитор, каким был он.

Что сделал Том? Что сделал Гэбриэл? За какие грехи им досталось их воздаяние?

В этом мире нет несправедливости. Нет. Нет.

Когда я поднялась на ноги, Том не шевельнулся. И когда я, тихо шурша юбкой, направилась к его креслу, за которым ждала дверь библиотеки, — тоже. Наверное, решил, что я хочу уйти.

Поэтому я ощутила, как он снова вздрогнул, когда я, остановившись у ручки кресла, молча обняла его, положив руки на чёрные кудри, прижав его голову к груди. Виском — напротив сердца.

— Я говорила тебе, что не брошу друга. Я не брошу тебя. — Мои глаза были сухи, ладони отстранённо гладили его затылок. — Я стану твоей женой.

Кажется, Том поверил в моё решение ещё меньше меня.

— Не надо, Ребекка. Я того не стою, — его шёпот был чуть громче биения моего обливавшегося кровью сердца. — Не надо идти на это из…

— Хватит! Ты мой друг, и ты стоишь того, и это не жалость! — резко отстранившись, я яростно зарыла пальцы ему в волосы, заставив его вскинуть голову. — Думаешь, я смогу просто жить дальше, зная, что обрекла тебя на такую участь? Остаться монстром или застрелиться, чтобы не быть им? Ты бы отдал за меня жизнь, я знаю. От меня требуется отдать куда меньше. — Я прикрыла глаза; собственный голос слышался будто со стороны, и он смягчился сам собой. — Я стану твоей женой. Но с одним условием.

— Всё, что угодно.

Я сжала в ладонях вьющиеся тёмные пряди, так непохожие на те, что текли сквозь мои пальцы вчера.

Наверное, Тому должно было стать больно, но он не шелохнулся.

— Ты говорил, что отпустил бы меня. И ты меня отпустишь. — Я заставила себя посмотреть в его лицо. Удлинённое, изящное, аристократично красивое, сейчас оно казалось белее мела. — Как только проклятье спадёт, я уйду. Ты никогда меня не увидишь. И ты не будешь меня удерживать.

Его непонимающий взгляд замер на моих глазах.

Я встретила этот взгляд спокойно. Понимая, что этим решением окончательно становлюсь на путь, где потеряю всякое право называться порядочной леди. Что плюю в лицо богам и людям и рушу все законы, которые только можно нарушить, и бедняжку Джейн Эйр хватил бы удар при одной мысли, что можно в здравом уме пойти на подобное.

И тем не менее я не собиралась отступать.

Ритуал в храме — всего лишь ритуал в храме. Одна ночь — всего лишь одна ночь. А неприятную процедуру, которая произойдёт этой ночью, мне вполне по силам перетерпеть. Иногда, чтобы спасти человека, лекари просят его близких отдать свою кровь; от меня фактически требуется отдать её же. Не сердце, не душу — ничтожную часть своего тела. Учитывая, что мужчины увлекаются чужими жёнами или женятся на вдовах, а когда-то и вовсе практиковалось «право первой ночи», для них невинность является желательным, но не обязательным условием. Значит, Гэбриэл не должен отвернуться от меня лишь потому, что лишится возможности, как говорят, «сорвать цветок». До мнения общественности ему давно уже нет дела, а чтобы не давать ему поводов для ревности — чтобы он поверил, что мною двигало желание спасти друга, ничего более, — я поклянусь никогда больше не встречаться с Томом.

Это не предательство. Это — лечебная операция, вынужденная мера, моя плата Великой Госпоже за спокойную жизнь. И когда я объясню всё Гэбриэлу, он это поймёт.

Должен понять.

Я понимала, что рассуждаю поразительно смело и уверенно для того, кто ни-че-го во всём этом не смыслит. Кто не берёт в расчёт эмоции, кому не понять, как мыслит и что чувствует влюблённый мужчина. Что я сама буду чувствовать, пусть даже мои чувства меня волновали в последнюю очередь.

Но что ещё мне остаётся делать? Как иначе избежать необходимости отречься от одного ради другого?

— И не думай, что сможешь остановить меня, не дав мне развод. — Я не верила, что Том способен на это, однако при заключении договора лучше сразу уточнить все сомнительные пункты. — Сплетен и сплетников я не боюсь. Пусть моё имя ославят все, кому есть дело до подобных вещей, я не останусь с тобой. Это не обсуждается.

Том неотрывно вглядывался в мои глаза, в самые зрачки. Наверное, утопая в них так же, как я тонула в глазах Гэбриэла.

— Так ты любишь… его?

Он не произнёс имени вслух, но мы оба прекрасно понимали, о ком речь.

— Люблю. И уйду к нему, потому что люблю и потому что ему я нужна не меньше, чем тебе. Если, конечно, он меня примет.

— А если не примет?

Хороший вопрос. Ведь тогда, пожалуй, мне самой впору будет следовать по стопам Вертера.