Лунный ветер - Евгения Сафонова

На этом самом мосту, сидя на шершавых камнях, я и дождалась часа, когда солнце уже уверенно скользило к горизонту — крупной каплей охры по редким проблескам чистой лазури, залитой белыми пятнами облаков. Сейчас оно скрылось за одним из этих пятен, и мне это даже нравилось. Когда окрестности купаются в тёплом золоте солнечных лучей и в воде пляшут весёлые блики, а твоя душа рвётся в клочья… со стороны природы это казалось мне насмешкой.

За часы, минувшие после завтрака, я успела подумать о многом. К примеру, о том, что сообщить Гэбриэлу о моём решении и обсудить с ним то, что я узнала, — почти необходимость. Ибо всё, что есть у нас с Томом, — слова лорда Чейнза; а если тот раскопал эту информацию в архивах Инквизиции, Гэбриэл наверняка сможет подтвердить либо опровергнуть её правдивость.

Ведь если лорд Чейнз вдруг ошибся или, хуже того, солгал…

С другой стороны, подобный способ исцеления оборотней казался мне весьма правдоподобным. В одном матушка права: дыма без огня не бывает, а все легенды имеют под собой то или иное основание, вполне реальное. Да и лорд Чейнз из тех людей, которые действуют только наверняка. Зачем ему лгать? И в чём? Если б для исцеления Тома не нужен был именно брак и именно со мной, уверена, он бы его не допустил. Вряд ли он в восторге от грядущего мезальянса. Если б требовалось нечто большее, чем одна ночь — к примеру, не одна, — едва ли он стал бы утаивать это от Тома. В конце концов, тот лишь рад был бы услышать, что ему нужно не единожды разделить постель с любимой супругой. Правда, расчёт мог изначально идти на то, что данная информация будет озвучена мне… но нет, тогда вместо того нашего разговора о свободе и Вертере лорд Чейнз мог просто сообщить мне, что его сын — оборотень, и сам поведать свою ложь. Так было бы куда надёжнее.

Похоже, в планы графа вообще не входило пугать меня правдой. Воззвать к моей совести, надавить на жалость и дружеские чувства — да, обрадовать будущую невестку тем, что её жених в полнолуние будет обрастать мохнатой шкурой, — нет. Вполне возможно, он не придёт в восторг от новости, что теперь мне всё известно. А если он не мог сказать правды ни мне, ни Тому, ибо после совместной ночи требуется, положим, ещё кровавый ритуал со мной в роли жертвы (да, я не исключала и такой возможности)… Вряд ли лорд Чейнз столь наивен, чтобы полагать, будто моя смерть или загадочное исчезновение вскоре после замужества не вызовет подозрений. Ведь уже есть растерзанные кролики и не сразу упокоившийся Элиот, а теперь лорд Чейнз знает, что неподалёку от Энигмейла обитает бывший Инквизитор — следовательно, он должен знать и то, что при таком раскладе моё убийство не сойдёт ему с рук.

Учитывая всё это, версия с исцелением через брак и его консумацию выглядит довольно правдоподобно. Тем не менее мне было бы куда спокойнее, имей я возможность обсудить всё с Гэбриэлом. Но имею ли? Он привык отправлять убийц на смерть, не делая исключений ни для кого. Нечисть, несомненно, тоже. Так сделает ли он исключение для моего друга — лишь потому, что это мой друг? И согласится ли отпустить меня под венец с другим? При всей моей наивности я прекрасно понимала, что Гэбриэл не придёт от всего этого в восторг.

И, чтобы не рисковать жизнью Тома, куда надёжнее было бы поставить его перед свершившимся фактом.

Осудить на смерть Тома-оборотня — одно. Осудить на смерть исцелённого Тома-человека — совсем другое. Так же, как Гэбриэл мог бы понять и принять выбранный мною путь сейчас, он может понять и принять его потом. Тогда для начала мне стоит разыграть спектакль, а правду рассказать постфактум, когда Том благополучно излечится… но нет, это будет неправильно — лгать ему. Не говоря уже о том, что спектакль на тему «я передумала, я не люблю тебя» (даже если я смогу исполнить его так, чтобы мне поверил проницательный Гэбриэл, в чём я сильно сомневалась) окажется тем самым предательством, идти на которое я категорически не согласна.

Я должна ему сказать. И сделать то, что собираюсь сделать, с его позволения.

Однако если он всё-таки…

Появление на дороге к Грейфилду чёрного всадника на вороном коне, стремительно скачущего к реке, оборвало ход моих мыслей — и, соскользнув с парапета, я встала на мосту, пытаясь вернуть прежний ритм вмиг сбившемуся дыханию.

Наверное, мне стоило бы мысленно помолиться богам. Попросить их о помощи в том, что мне сейчас предстоит. Да только после всего, что я узнала от Тома и Гэбриэла, я немного потеряла веру в то, что они действительно слышат наши молитвы. К тому же в этой истории мы с богами — по крайней мере, с главной из них — определённо играем на разных сторонах.

Соперникам и врагам не помогают. И их не просят помочь.

Когда конь перешёл с галопа на рысь, я поняла, что Гэбриэл заметил меня. Вскоре он уже осаживал жеребца рядом с мостом, чтобы спешиться. Приблизился ко мне, пытливо вглядываясь в моё лицо.

Прочесть на нём, что дело неладно, для бывшего Инквизитора труда не составило.

Вместо приветствия меня наградили поцелуем. Долгим, неторопливым, глубоким до головокружения, на миг заставившим меня забыть обо всём на свете, кроме ощущения его губ на губах и его пальцев на спине. Гэбриэлу явно не было дела до того, что нас могут увидеть. И когда мир перед глазами расплылся в мареве блаженного забытья, я закрыла их, чувствуя, как мои руки обнимают его в ответ, а тело льнёт к его телу.

— Полагаю, разговор прошёл не так гладко, как нам обоим хотелось бы, — констатировал Гэбриэл, прервав поцелуй, но не отстраняясь.

Я прижалась лбом к его плечу, пряча лицо. Хорошо, что особняк от реки отделял сад и приличное расстояние, и можно не торопиться размыкать объятия… хотя, кажется, сейчас даже появление на горизонте отца или матери не заставило бы меня его отпустить.

Как я смогу сделать то, что должна сделать? Как смогу отказаться от своей мечты, когда она так близко?

— Что случилось, Ребекка? — он провёл пальцами по моим волосам: так мягко, так нежно, что я впервые ощутила, как сильно мне хочется плакать. — Что тебе сказали?

Увези меня отсюда, почти сорвалось с губ. Прямо сейчас, сию секунду, пока я готова отступить. Забыть о Томе, о моей проклятой доброте, о дружбе и совести — обо всём, кроме тебя.

Но я промолчала, и, не дождавшись ответа, Гэбриэл легонько поддел пальцами мой подбородок, заставив вскинуть голову.

— Скажи мне. — Я так и не открыла глаз, и ласковое прикосновение руки к моей щеке чувствовалось особенно остро. — Со мной тебе нечего бояться и нечего стыдиться. Ты же знаешь.

Не открывая глаз, я перехватила его пальцы своими. Удерживая его руку, кошкой потёрлась о его ладонь: щекой о пальцы, снова облитые чёрной перчаткой.

Есть, Гэбриэл. Сейчас — есть. И чего бояться, и чего стыдиться.

И чем дольше я оттягиваю неизбежное, тем труднее мне будет в этом признаться.

— Мы не можем пожениться. Я не могу бежать с тобой. Я должна выйти за Тома.

Собственные губы опять показались мне чужими. И когда они разомкнулись, чтобы произнести эти слова, — где-то в душе, там, где никто и никогда бы не услышал, я закричала от ужаса.