Чужой ребенок - Мария Зайцева

Эти его слова: “Признайся… И я… Забуду… Разберусь с ними… Тебя оставлю себе…”

Я закрываю глаза, вспоминая хриплый, мучительный шепот, бешено горящие глаза… И все внутри каменеет от боли. Опять.

То есть, он, зная, что я предательница, все равно не хотел меня отпускать? Это что же за… чувства такие? Ненормальные? Больные?

— Ань, ты чего такая бледная? — голос Ляли пробивается через морок воспоминаний, — давай, чаю вот еще… Успокойся, пожалуйста… Пожалуйста…

— Да я в порядке, — улыбаюсь через силу, выдыхаю.

Дурость какая…

И это его: “Похудела…”

И шершавая ласка пальца по губам…

Черт! Да зачем это мне? Зачем?

— Зачем это мне? — вырывается вопрос, и Ляля его понимает правильно.

Тянется ко мне через стол, накрывает руку своей ладошкой, смотрит жалостливо:

— Не знаю, Ань… Это благо такое или наказание… Мне иногда кажется, что второго больше, чем первого…

— У меня определенно… — я уже прихожу в себя, смаргиваю злые слезы, — ладно… И сейчас ты чего хочешь от меня?

— Поговори с ним, Ань. — Тихо отвечает Ляля, — он с ума сходит.

Глава 64

Вот как, значит? Поговори…

Я с новым интересом смотрю на Лялю. Милую, солнечную, абсолютно располагающую к себе девочку… У Хазара свое понимание о совести, да.

— Что тебе пообещали, если уговоришь?

Голос мой звучит слишком уж язвительно. Не получается сдерживаться. И в людей верить тоже не получается. Теперь уже совсем. Откуда нежной девочке взяться в окружении матерых хищников? Ты думала об этом, Аня? А вот теперь подумай…

— Ничего не пообещали, — Ляля опускает голову и густо краснеет, но теперь мне ее румянец не кажется нежным и красивым. Хотя, если объективно, наверно, он такой и есть, просто я уже не вижу этого… — Никто не знает, что я здесь… Правда. Если узнают…

— Ляля, прекращай спектакль, — морщусь я, внезапно как-то уставая от всего. Тут еще смена была совершенно дикая, потому что после Ваньки привезли трехлетнего ребенка, выпившего жидкость для розжига, а затем парнишку, надышавшегося освежителем воздуха, короче говоря, работы было по самые гланды. И поспать не удалось.

— Аня! — я смотрю в рыжие глаза девчонки, а в них слезы неподдельные. Играет? Возможно… — Ань, я правда сама! Правда! Если мой Бродяга… Ой, то есть Артур… Если он узнает… Не говори ему, пожалуйста… Я, как лучше хотела, правда… Ох…

Ляля внезапно чуть бледнеет, глаза закатываются, и я, распознав признаки грядущего обморока, матерюсь в голос и срываюсь с места, чтоб привести ее в чувство.

— Ты чего? Давай на диван…

Веду ее на диван, укладываю, проверяю пульс, зрачок, короче, провожу полноценный осмотр. Ляля бледная, а физические показатели говорят о том, что не играет. Сыграть можно в голове, но вот тело тебя предаст. Здесь все натурально. Замечаю руку, пугливо прикрывающую живот, и все понимаю.

— Срок какой?

— Ты что? — расширяет она глаза, — не-е-ет…

— Не свисти, свиристелка, — резко обрываю я опять потуги в игру, — насвистела уже. Сколько?

— Два месяца… — шепчет она, краснея еще больше и пряча взгляд. Ладошка на плоском животе смотрится ненадежной, слабой защитой.

— Он Артура?

— Конечно…

Пожимаю плечами в ответ на немного обиженное, удивленное “конечно”. Чего только не бывает в жизни…

— Он в курсе?

— Нет… Пока…

— А чего так?

— Я… Не успеваю… Он все время с Хазаром! — последнее прорывается слезами, и Ляля, согнувшись на диване и по-прежнему прижимая руку к животу, горько плачет.

Да че-е-ерт…

Выпрямляюсь, выдыхаю, топаю на кухню за чаем. В нем ромашка чувствуется, значит, самое то для беременной дурочки.

Пока наливаю, усмехаюсь устало: опять ты, Аня, крайняя. Довела девчонку до стресса. Беременную. Кошмар какой…

После чая Ляля успокаивается, садится на диване, устало запрокинув голову и прикрыв глаза.

— Ты прости меня, — шепчет она, — я сейчас пойду… Это глупо было, да. Наивно так. Я вообще дурочка наивная, вечно попадаю во всякие тупые истории… Просто сейчас… Я подумала, что это был бы неплохой вариант… Ар вчера пришел домой, усталый, злой. Сказал, что Хазар вообще с ума сходит… Раньше, когда считал тебя предательницей, сходил с ума, но как-то направление было на других… От бизнеса Шишкина рожки да ножки остались, ты знаешь?

Мотаю головой. Нет, не знаю. Да и не интересно.

— Всех его… Людей… Кого на зону, а кого… Ладно… Главное, что Ар практически дома не ночевал все это время. Приходил иногда, просто на меня посмотреть… А сейчас, после вчерашнего похищения Вани и гада Серого…

— Погоди… Так это похищение было? — я удивляюсь настолько, что даже голос повышаю, потому что все это время я была уверена, что Ванька сам сбежал… Он же мне говорил, что нашел меня, я решила, что сбежал, каким-то образом попал на стройку, упал там… А сейчас… — И причем тут Серый?

— А тебе не сказали? — удивленно смотрит на меня Ляля, — Серый вчера увез Ваньку в неизвестном направлении… Хазар с ума сошел, когда узнал…

Я хочу уточнить детали, но тут в дверь звонят. Настойчиво, даже нагло. А после звонка сразу тарабанят. И голос, громкий такой, властный, на весь подъезд, наверняка, разносится:

— Аня! Открывай давай! Я знаю, что Ляля тут!

— Бродяга… — Ляля пугается, глаза становятся огромными и безумными, как у лемурчика, ладошка опять ложится на живот, — пожалуйста, Ань… Пожалуйста…

— Я дверь вышибу! — похоже, Ар там основательно злой, а удары кулаков по моей многострадальной двери показывают, что намерения у него самые серьезные.

Вздыхаю и иду открывать.

Ар стоит на пороге, взъерошенный больше обычного, взгляд тяжелый, ищущий.

Но не заходит, хотя ожидала, что ворвется, так стучал. С душой прямо.

— Ляля у тебя. — Он утверждает, не спрашивает.

— Да, проходи, — сторонюсь, и Ар тут же топает в сторону зала, словно по наводке, сходу определяя, где его девочка.

— Чувствуй себя как дома, — бормочу я вслед, — обувь можно не снимать, да…

В зале застаю картину: Ар на коленях перед диваном, на котором сидит Ляля и обнимает его за шею.

Он сграбастал ее своими медвежьими лапами, придвинул к себе так, что оказался между раздвинутых ног, лбом уткнулся в живот и замер.

А Ляля гладит его