Перекрестье земных путей - Ариадна Борисова

Именно так, разбрасывая истины, говорил багалык. Будто поменялся местами с Сандалом. Ведь обычно с подобными назиданиями выступал он, главный жрец… Задуманная речь сразу осеклась и смялась. Заложив руки за спину, Сандал сделал вид, что вовсе не собирался выходить, а просто покачивается с пятки на носок. И тут раздался голос, который он менее всего ожидал услышать.

– Наделен ли ты, старейшина Хорсун, столь высокой властью, чтобы без согласия и права выбора тех, кто живет на левой половине, распоряжаться их судьбами? – негромко молвила Эмчита, и взгомонивший было Суглан сразу притих. – Можешь ли ты понять, что и носящая платье, как человек-мужчина, способна чувствовать боль за свой род и за свою землю?

Никто еще не видел знахарку в подобном гневе.

– Погляди на меня, Хорсун! Погляди внимательно… Я слепа, но когда-то мир в моих глазах был полон красок и движения. Я бездетна, но когда-то я родила ребенка, о котором за долгие весны поисков и страдания ничего не узнала. Я одинока, но когда-то я была любима и любила сама… Никому еще не говорила я о том, что лютый враг выколол мои глаза, что ненавистный враг оставил меня без сына, что проклятый враг разлучил меня с мужем! Я б и дальше не обмолвилась о враге, если бы не твои слова, Хорсун. Ты как будто не веришь в приближение лиха. А оно таково, что по сравнению с ним редкие и мелкие стычки молниеносных с воинами соседских племен – отдых и блажь! Вспомни: ты видел странника и знаешь, что это был – демон! Демон, чья мечта – превратить Орто в кашу беды и горя, замешанную на крови… Черный странник бессмертен, багалык, и он возвращается!

По обеим половинам Суглана, правой и левой, прокатился испуганный вздох. Закрыв нежилые глазницы лепестками коричневых век, Эмчита сжала в кулаки сухощавые руки.

– Я не знаю, чего ждет Дилга от старой, незрячей женщины, уставшей жить. Но на сей раз я постараюсь причинить демону если не боль, вряд ли он ее ощущает, то хотя бы малую помеху в его кознях. Я не хочу, чтобы демоны безнаказанно ослепляли нас, отбирали детей и разлучали с любимыми. Я буду счастлива нанести вред черному страннику, насколько смогут помочь мне в этом мой гаснущий дар, остатки воли и ярость сердца! Моего материнского сердца, которое все еще продолжает ждать и надеяться, багалык… И я никому не дам решать, мое ли это дело!

Хорсун, казалось, искал, за кем бы спрятаться, как до того Быгдай, и побагровел, будто Эмчита плетью его исхлестала…

Никто не переводил речь знахарки на языки племен, но Сандал мог поклясться: каждый человек понял всё, что она сказала. Откуда появилось это убеждение, он не знал. Почудился мимолетный взгляд багалыка – непривычно смущенный. Сандал поспешно опустил голову.

Это был первый сход, на котором главный жрец не произнес ни слова. Не шли из головы страшные признания Эмчиты, перед глазами неотступно стояло ее слепое, гневное… красивое лицо. Обрывки незначительных речей едва долетали до слуха: «Правила боя… наступление… Отвечать за… более опытный в баталиях…» Повышались и опадали шумные приливы схода. Люди выбрали полководцем чужого воеводу Бэргэна, а Хорсуна оставили старейшиной Элен. Потом еще кого-то кем-то выбирали, кричали и спорили…

«Все стараются помочь Орто, – думал Сандал. – Помогут ей и жрецы. Но я?.. Что могу совершить для своей земли я – жалкий грешник, самозванец, присвоивший себе лучезарное имя? Тот, у кого нет джогура, даже малого, каким обладает любой из моих подчиненных? Человек, который дожил до глубоких седин и до сих пор не знает своего жребия?!»

Ряды пришли в движение и разомкнулись. Сход завершился. Жрец затесался в толпу и вместе со всеми зашагал с Суглана.

– Нам оставят хорошие куски сала, – радостным хозяйственным шепотом выдохнул над ухом Абрыр. Дикий взгляд Сандала был ему ответом.

– …для пе-перетопки, – смешался и, запинаясь, договорил костоправ. – Желчь дадут. Быгдай говорит, она не темная, здорового желтого цвета. Лесной старик был молодой.

– Медведя завалили, – сообразил Сандал. – Добрый знак.

– Скоро будет воинское Посвящение, а после – общий пир, – доложил Абрыр. Он догадался, что главный, уйдя в собственные думы, прослушал празднично-охотничью весть.

На краю Селенья Братьев-Кедров поставили шаманскую юрту – восьмигранную, с широким дымоходом, без окон, но с восемью округлыми дверями. Они выходили во все стороны света. Лучистые коридоры углублялись от входов к середине дома. Там ждали огня камлания восемь глинобитных очагов.

– По числу чародеев, – сказал Сандалу Нивани.

– И ты с ними?

– Без меня не обойдутся, – улыбнулся Нивани, – я из шаманов ньгамендри единственный.

– Эта удаганка тоже среди восьми? – спросил жрец, кивая на женщину с плоским, сонным лицом. Сидя у костра, она время от времени взмахивала гибкими руками, как птица крыльями, и громко икала. Спутанные лохмы ее мешались с нашитой по всей длине рукавов бахромой и птичьими костями, на спинке темного платья выделялось изображение чайки. Выше лопаток блестел медный круг, с них вольно ниспадали поводья.

Позади жреца послышались шаги и возмущенный голос:

– Какой-такой удаган? Ры́ра – большой шамана!

Оглянувшись, Сандал увидел старшину приморских луорабе. Женщина устремилась ему навстречу.

– Разве она… он – мужчина? – шепнул жрец на ухо Нивани.

Старшина неожиданно взвизгнул:

– Плохой слов шептаешь?! Рыра – мой любимкий жена!

Сандал испуганно закрыл рот ладонью: ох, кажется, людей обидел!

Нивани спокойно объяснил:

– Видишь кости на шаманском платье? Это останки чайки – птицы рода, а значит, память предков. Шаман носит в себе память и опыт предков обоего пола. Невозможно удержать столь огромное достояние, если ты просто мужчина или просто женщина. Поэтому избранник духов Рыра, что на языке луорабе значит «плоская вершина», не считается ни мужчиной, ни женщиной.

– Кто же он тогда?

– Высший человек. Ему нельзя охотиться и рыбачить.

Ошеломленный, Сандал вдруг подумал, что ему никогда не приходила в голову мысль об особенностях жрецов. С весен послушания в селенье Ньики он как данность принимал запреты озаренных, их быт, занятия, одежды… А ведь и жреческая жизнь, должно быть, кажется странной людям.

– Следует ли понимать, что высший человек занимается женскими делами?

– Нет, он не шьет и не готовит, хотя ему не запрещено выходить замуж, – едва заметно усмехнулся Нивани. – Рыра замужем за старшиной рода. Жаль, детей в семье нет.

– Почему?.. – в полной оторопи вопросил жрец.

– Потому что Рыра – глухой.

От необычности и невероятной глупости услышанного Сандал потерял дар речи. Старшина с досадой зыркнул на него и велел Нивани:

– Скажи: у нас был дети! Он умер.