Архангел - Роберт Харрис

— Вы те, кого я поджидал, — сказал он. — А я тот, кого вы ищете. И вот доказательство.

Он поцеловал самодельный амулет и снова спрятал его в одежде. Затем снял с ремня короткий нож с широким лезвием и кожаной рукояткой. Повертел, демонстрируя остроту лезвия. Усмехнулся. Отшвырнул носком сапога угол коврика, опустился на колени и открыл потайной люк.

Пошарив, вытащил из подпола большой потрепанный чемодан.

Он распаковал свои реликвии и, как священник, благоговейно разложил их на грубом деревянном столе, превратив его в некое подобие алтаря.

Первыми появились священные тексты: тринадцать томов собрания сочинений и мыслей Сталина, изданные в Москве после войны. Он показал титульный лист каждого тома Келсо, потом О'Брайену. Все они были надписаны одинаково: «Будущим поколениям. И. В. Сталин» и основательно зачитаны. На некоторых томах корешки потрескались и едва держались. Страницы были испещрены пометками, многие углы загнуты.

Далее последовала военная форма — каждая вещь была аккуратно завернута в плотную бумагу. Отутюженный серый мундир с красными эполетами. Черные брюки, тоже отутюженные. Шинель. Черные кожаные сапоги, сияющие, как отполированный антрацит. Mapшальская фуражка. Золотая звезда в пурпурной кожаной коробочке с тиснением в виде серпа и молота. Келсо понял, что это награды Героя Советского Союза.

Потом пошли памятные сувениры. Фотография (глянцевая, в деревянной рамке) Сталина, стоящего за своим письменным столом, с той же надписью, что и на книгах: «Будущим поколениям. И. В. Сталин». Трубка «данхилл». Конверт с прядью жестких седых волос. И, наконец, стопка граммофонных пластинок старого образца, на 78 оборотов, толстых, как тарелки, каждая в фабричном конверте: «Полюшко-поле», «Жди меня», «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат», «И. В. Сталин: Речь на Первом Всесоюзном съезде колхозников-ударников 19 февраля 1933 г.», «И. В. Сталин: Отчетный доклад на Восемнадцатом съезде ВКП(6) 10 марта 1939 г.»...

Келсо сидел не шелохнувшись. Он был не в состоянии произнести хоть слово. Первый шаг сделал О'Брайен. Он посмотрел на хозяина, дотронулся до своей груди, показал на стол и получил в ответ одобрительный кивок. Он нерешительно протянул руку, чтобы взять фотографию. Келсо понимал, о чем он подумал: сходство и в самом деле было поразительным. Не точная копия, конечно, — ни один человек не выглядит точно так, как его отец, — но все-таки несомненное, несмотря на бороду и всклокоченные волосы. Что-то в посадке глаз, чертах лица и, пожалуй, в мимике: тяжеловесная сообразительность, некая генетическая тождественность, какой не добъется и самый талантливый имитатор.

Русский усмехнулся, взял нож и указал острием на фотографию, затем потеребил бороду. Да?

Келсо не понял, что он имеет в виду, но О'Брайен сразу сообразил.

Да. Он энергично кивнул. О да. Конечно, да.

Тот быстрым движением откинул назад жесткие черные волосы и выпятил вперед лицо с ребяческим озорством в глазах. Он повторял это движение еще и еще раз, и в том, как он это делал, заключалось что-то шокирующее, особенно в небрежных манипуляциях с острым ножом — туда-сюда, к своему горлу, с очевидным пренебрежением к возможному членовредительству. Нет ничего такого, понял Келсо, нет такого акта насилия, на который этот человек не был бы способен. Внезапно он схватил сзади свои волосы и, собрав их в конский хвост, отрезал очень близко к корням. Затем несколькими широкими шагами пересек комнату, открыл дверцу железной печки и швырнул волосы в жаркое пламя, на мгновение вспыхнувшее и тут же превратившее их в дым и прах.

— Черт знает что, — прошептал Келсо. Он не верил своим глазам, а О'Брайен начал открывать кейс с камерой. — Нет, нет! Ни в коем случае!

— Почему же?

— Он сумасшедший.

— Половина людей, которых видишь на экране, сумасшедшие. — О'Брайен вставил новую кассету и улыбнулся, услышав характерный щелчок. — Пора начинать.

Позади него русский склонился над котелком с кипящей водой. Он разделся, оставшись в грязной желтой майке, и намылил лицо. Звук лезвия ножа по его щетине заставил Келсо поежиться.

— Посмотрите на него, — сказал Келсо. — Он, наверное, даже не знает, что такое телевидение.

— Тем лучше.

— Боже! — Келсо закрыл глаза.

Русский повернулся к ним, вытирая лицо майкой. У него было угреватое лицо, покрытое мелкими кровавыми точками. Однако к тяжелым усам, черным, как вороново крыло, он не прикоснулся. Трансформация лица оказалась поразительной. Перед ними стоял Сталин 1920-х годов, Сталин в расцвете лет, со всей своей животной силой. Что там такое предсказывал Ленин? «Этот повар будет готовить только острые блюда».

Он надел маршальскую фуражку. Потом мундир. Немного свободный впереди, но впору. Застегнул пуговицы и прошелся по комнате взад-вперед несколько раз, его правая рука делала круговые движения, полные имперского величия.

Он взял том собрания сочинений, открыл его наугад взглянул на страницу и протянул книгу Келсо.

Затем улыбнулся, поднял палец вверх, кашлянул в кулак и начал говорить. Он делал это очень умело, Келсо сразу определил. Он не только говорил слово в слово. Это было не главное. Видимо, он долго заучивал пластинки, час за часом, год за годом, с самого детства. У него в голосе звучала непоколебимая беспощадность, грубые, возбуждающие нотки. Он умел передать тяжелый сарказм, мрачный юмор, силу, ненависть.

— Троцкистско-бухаринская кучка шпионов, убийц и вредителей, пресмыкавшаяся перед заграницей, проникнутая рабьим чувством низкопоклонства перед каждым иностранным чинушей и готовая пойти к нему в шпионское услужение, — его голос начал подниматься, — кучка людей, не понявшая того, что последний советский гражданин, свободный от цепей капитала, стоит головой выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши, влачащего на плечах ярмо капиталистического рабства, — теперь он почти кричал, — кому нужна эта жалкая банда продажных рабов, какую ценность она может представлять для народа и кого она может «разложить»?

Он посмотрел вокруг, отметая их всех: Келсо с раскрытой книгой, О'Брайена с камерой, прижатой к глазу, стол, печку, черепа — все, что может стоять у него на пути.

Он держался очень прямо, выпятив вперед подбородок.

— В тысяча девятьсот тридцать седьмом году были приговорены к расстрелу Тухачевский, Якир, Уборевич и другие изверги. После этого состоялись выборы в Верховный Совет СССР. Выборы дали Советской власти девяносто восемь и шесть десятых процента всех участников голосования.

В начале тысяча девятьсот тридцать восьмого года были приговорены к расстрелу Розенгольц, Рыков, Бухарин и другие изверги. После этого состоялись выборы в Верховные Советы союзных республик. Выборы дали Советской власти девяносто девять и четыре десятых процента всех участников голосования. Спрашивается, где же тут признаки «разложения» и почему это «разложение» не сказалось на результатах выборов? — Он прижал кулак к сердцу. — Таков бесславный конец противников линии нашей партии, ставших потом врагами народа.