Карфаген. Летопись легендарного города-государства с основания до гибели - Жильбер Шарль Пикар

Как же эти победители представляли себе жизнь после смерти? К сожалению, до нас не дошли тексты, которые могли бы об этом рассказать. Если верить нумидийской стеле, которая была изготовлена уже после падения Карфагена, но украшена пуническими рельефами, это похоже на путешествие по различным районам неба, после чего умерший пересекает океан, за которым находит вечное счастье среди бессмертных. Такое путешествие на колеснице изображено на рельефах мавзолея, сооруженного для Дугга, современника Масиниссы.

Набожные люди, не принимавшие личного участия в славных походах, не могли изображать себя в подобном виде. Они по-прежнему принадлежали к религиозным братствам, которые служили богам спасения: марзеа или фиасе. Эти братства были посвящены Шадрапе-Дионису (о них мы уже говорили). Существовало также общество, поклонявшееся пунической Церере и Изиде. Символы этих мистических религий последних лет III века до н. э. были найдены на стелах в Саламбо: корзина, знак Изиды, состоящий из диска и изображения змеи на короне фараона, систр (трещотка)[35]или ситулу (сосуд), а также кратер – символ веры в вечное счастье. По мере того как военное счастье отворачивалось от Карфагена, этих символов становилось все больше и больше.

После битвы при Заме Карфаген просуществовал чуть больше полувека. Это было тяжелое время для несчастной республики, которая по-прежнему внушала тревогу своим врагам, но не имела возможности оказать им достойное сопротивление. Рим стремился уничтожить всякое воспоминание о былой славе Карфагена, и преуспел бы в этом деле, после смерти последних участников великой войны, если бы не проблемы с Нумидией. Отношение Масиниссы к Карфагену сильно напоминало отношение современных колоний, которые только что получили независимость, к своей бывшей метрополии – они испытывают чувство горькой обиды, более или менее оправданной, странным образом сочетающейся с привязанностью к цивилизации, к которой они уже больше не принадлежат.

Подобно всем государствам, которые только что завершили продолжительную войну и проиграли ее, Карфаген около 200 года до н. э. пережил внутренний кризис.

Демократы, пребывавшие у власти в течение всей этой войны, после поражения раскололись. Экстремисты разорвали первое перемирие с Римом, а некоторые из них хотели продолжать войну и после битвы при Заме. Один из них даже выступил с подобным предложением перед советом старейшин. Ганнибал собственноручно стащил его с трибуны, но это вызвало такой взрыв негодования, что ему пришлось извиниться.

Старая олигархия, возглавляемая Ганноном Великим, более тридцати лет находилась в оппозиции и утратила свое былое влияние. Однако после поражения в войне она получила шанс сыграть новую роль. Один из ее лидеров, Гасдрубал по прозвищу Ребенок, возглавлял посольство, подписавшее мир с Римом. Тем не менее аристократы, принадлежавшие к этой партии, так и не смогли вернуть себе доверие народа.

Третья партия, без сомнения, сформировалась на втором этапе войны, вокруг Гасдрубала, сына Гиско. Некоторое время она возглавляла страну в союзе с пробаркидской партией, но в конце концов, во время дипломатических событий, стоивших ее лидеру жизни, была оттеснена от власти.

Конституция не помогла решить проблемы страны. Подобно большинству народов Античности, карфагеняне даже не пытались скоординировать работу институтов, которые появились в разные периоды и выполняли функции различных политических партий. Тот или иной институт временно возвышался над другими только тогда, когда этого требовал ход событий. Народное собрание имело право, которое оно приобрело благодаря Баркидам, проводить голосование по самым значимым событиям в жизни города. Наиболее важными его представителями были суффеты, избиравшиеся собранием ежегодно. Существовали и другие магистраты, не зависящие от Народного собрания напрямую, например чиновник, отвечавший за финансовые вопросы, которого Ливий называл латинским словом «квестор». Старый трибунал Одной Сотни и Четырех по-прежнему существовал. Его членами, как и в римском сенате, становились экс-магистраты – особенно квесторы. Они заседали в этом трибунале до самой своей смерти. «Они распоряжались собственностью, честью и жизнью людей, – рассказывает нам Ливий, – и тот, кто оскорблял кого-нибудь из них, навлекал на себя гнев всех остальных, поэтому не было недостатка в обвинителях, выступавших перед трибуналом, который был заранее настроен [против обвиняемого]». Чисто политические дела судил теперь народ, как в Афинах. Одна Сотня и Четыре рассматривала дела о взятках и растрате средств, и это давало ее членам способ продвигать одних политиков и избавляться от других.

Таким образом, контроль за расходом денежных средств находился в руках олигархов. Посредником здесь выступал совет тридцати, о котором Марсель Тарнор упоминает в связи с контролем за налогами. Этот совет, вероятно, можно отождествить со Святым советом Ливия. Это не мешало Баркидам распоряжаться ресурсами империи по своему усмотрению, что позволило им проводить независимую политику. Должностные лица при них тратили бюджетные деньги, как им вздумается, и во многих случаях чиновникам удавалось более или менее честным способом направить часть государственных средств в свой собственный карман. Однако при существовавших обстоятельствах Ганнибал решил, что Карфаген больше не может позволить себе терпеть подобные безобразия. Более того, он поставил перед собой задачу завершить демократическую революцию, начатую его отцом: все назначения производились теперь в результате народных выборов, и должности можно было занимать лишь в течение определенного времени.

Эта политика, естественно, не понравилась Риму, но он был занят своими проблемами на Востоке. С 201 по 196 год до н. э. римляне воевали с Филиппом Македонским за контроль над Грецией, а победа под Кинокефалом (197 до н. э.) дала им власть над Балканами. Тем не менее с 222 года Антиох III, по прозвищу Великий, занимался возрождением империи Селевкидов; в 198 году он отвоевал у Египта Кельскую Сирию. За эту территорию оба государства боролись с момента своего основания; Египет не смог ее удержать из-за глубокого упадка, который воцарился после смерти Птолемея III в 221 году.

Это означало, что финикийцы, неожиданно для себя, оказались подданными Селевкидов. Отношения между Карфагеном и его старой метрополией были по-прежнему тесными – несмотря на то что метрополия почти полностью эллинизировалась. Эти отношения можно было легко использовать для заключения союза между Антиохом и Ганнибалом. Все располагало к согласию этих государей: у Антиоха не было причин ненавидеть Рим, но он не мог позволить ему доминировать в Греции. Более того, Антиох решил овладеть той частью Малой Азии, которой правил царь Пергам, а последний уже находился под покровительством Рима. Другим союзником Рима в греческом мире была республика на острове Родос, и если бы селевкидскому царю удалось, как он собирался, установить свой контроль над проливами, то этой республике грозила бы гибель. И наконец, Ганнибал и Антиох готовы были поддерживать демократические государства, в то время как Рим оказывал помощь олигархическим режимам.