Влияние морской силы на историю. C предисловием Николая Старикова - Альфред Тайер Мэхан

В течение этого года неудачи французского флота в Атлантическом океане, о которых уже упомянуто было выше, оставили за англичанами неоспоримое господство над морем. Следующей зимой англичане послали в Индию самый большой европейский флот, какой когда-либо появлялся на Востоке, с большим отрядом войск, под общей командой адмирала Боскауэна (Boskawen), который соединял со своим морским званием также и звание генерала. Флот появился близ Коромандельского берега в августе 1748 г. Пондишери был атакован с суши и с моря, но Дюплэ успешно сопротивлялся. Английский флот при этом, в свою очередь, пострадал от урагана, и осада была снята в октябре месяце. Вскоре после этого пришли вести об Аахенском мире, которым закончилась европейская война. С восстановлением сообщения с метрополией Дюплэ мог возобновить свои хитрые и настойчивые усилия, направленные к созданию территориальной базы, чем он надеялся по возможности защитить себя от случайностей морской войны. Жаль, что так много ума и терпения было затрачено на усилия, совершенно тщетные; ничто не помогло защитить его от нападения с моря, кроме помощи флота, которую правительство метрополии не могло, однако, предоставить ему. Одним из условий мира было возвращение Мадраса англичанам, в обмен на Луисбург, захваченный северо-американскими колонистами и возвращенный ими так же неохотно, как Мадрас Дюплэ. Этот обмен, в самом деле, иллюстрирует заявление Наполеона, что он отвоюет Пондишери на берегах Вислы; но, хотя превосходство Англии на море сделало Луисбург в ее руках гораздо более сильным пунктом, чем Мадрас или любая другая позиция в Индии, находившаяся в руках французов, выгода обмена была решительно на стороне Великобритании. Английские колонисты не были людьми, которые могли удовольствоваться этим образом действий; но они знали морскую силу Англии и то, что сами они были способны повторить однажды проделанное ими в каком-либо пункте, отстоящем недалеко от их берегов. Они поняли положение вещей. Не то было с Мадрасом. Как глубоко должно было быть удивление туземных князей при возвращении его англичанам и как вредно отразился на авторитете Дюплэ тот факт, что в самый час победы они увидели его вынужденным покинуть свою добычу под действием силы, которую они не могли понять. Эти туземные князьки были вполне правы: таинственная сила, которую они узнавали по результатам ее действия, хотя она оставалась для них невидимой, заключалась не в том или другом человеке – короле или государственном деятеле, но в том господстве над морем, которое, как это знало французское правительство, отнимало надежду удержать эту отдаленную колонию вопреки флотам Англии. Дюплэ и сам не видел этого, ибо в течение еще нескольких лет он продолжал строить свое здание на песке восточных интриг и связей, тщетно надеясь, что оно сможет выдержать бури, которые должны были обрушиться на него.

Аахенский договор, закончивший эту всеобщую войну, был подписан 30 апреля 1748 г. Англией, Францией и Голландией, а в октябре того же года и всеми другими державами. За исключением того, что некоторые части были отторгнуты от Австрийской империи, – Силезия в пользу Пруссии, Парма в пользу инфанта Филиппа Испанского и часть итальянской территории к востоку от Пьемонта в пользу короля Сардинии, – условия мира в основном сводились к восстановлению довоенного положения. Возможно, что ни одна другая война не оканчивалась возвращением воевавших наций в положение, почти тождественное с тем, при каком они начали борьбу, после такого множества великих событий и такой большой потери крови и денег.

Действительно, если мы посмотрим на Францию, Англию и Испанию, то вопрос об австрийском наследстве, возникший вскоре после разрыва между двумя последними державами, совершенно отвратил военные действия от их истинного направления, и разрешение споров, которые касались этих стран гораздо ближе, чем восшествие на престол Марии-Терезии, оказалось отсроченным на целых пятнадцать лет. Видя несчастье своего старого врага – Австрийского дома, Франция легко увлеклась возобновлением нападений на него, а Англия была столь же легко увлечена противодействием попыткам Франции приобрести влияние или даже диктатуру в германских делах, – образ действий, которому способствовали германские интересы короля. Могут спросить, что соответствовало правильной политике Франции: направить ли войну в сердце Австрийской империи, через Рейн и Германию, или, как она сделала это в конце концов, перенести военные действия на отдаленные владения в Нидерландах? В первом случае она опиралась на дружественную территорию в Баварии и подавала руку Пруссии, военная сила которой впервые дала себя почувствовать. С другой стороны, в Нидерландах, куда позднее переместился главный театр военных действий, Франция наносила поражение не только Австрии, но также и морским державам, всегда ревниво относившимся к ее вторжению туда. Последние были душой войны против нее, уплачивая субсидии прочим ее врагам, нанося убытки ее торговле и торговле Испании. Бедствия Франции были приписаны Людовиком XV королю Испании, как заставившему его заключить мир; и очевидно, что велики должны были быть страдания его страны, если они заставили его согласиться на такие легкие для противников условия мира, когда он уже держал в руках Нидерланды и часть самой Голландии. Но хотя он действовал с таким успехом на континенте, флот его был уничтожен, а пути сообщения с колониями перерезаны; и если можно сомневаться, что французское правительство того времени лелеяло такие колониальные планы, какие приписывались ему некоторыми историками, то несомненно, что французская торговля терпела огромные убытки.

Хотя положение Франции побуждало ее заключить мир, но и Англия в 1747 г. обнаружила, что споры о торговле в испанской Америке и неудачные действия ее флота вовлекли ее в континентальную войну, в которой она претерпела большие бедствия, наделала около 80 миллионов фунтов стерлингов долгу и увидела свою союзницу Голландию на пороге неприятельского вторжения. Самый мир был подписан под давлением угрозы французского посланника, что малейшее промедление послужит для Франции сигналом разрушить укрепления занятых ею городов и тотчас же начать вторжение. В то время как ее собственные ресурсы истощались, разоренная Голландия искала возможности сделать у нас заем. «Деньги, – читаем мы, – никогда не были так дороги в городе и не могли быть заняты даже из двенадцати процентов». Поэтому, если бы Франция в то время имела флот, способный состязаться с английским, хотя бы несколько и уступающий ему по силе, то, наложив уже лапу на Нидерланды и Маастрихт, она смогла бы настоять на предложенных ею условиях. С другой стороны, Англия, хотя и припертая к стенке на континенте, сумела добиться мира на равных условиях только вследствие того, что господство на море принадлежало ее флоту.

Торговля всех трех наций пострадала ужасно, но призовой баланс был активным для Великобритании, и актив этот составлял 2 миллиона фунтов стерлингов. Иными словами, общие потери французской и испанской торговли в течение войны определялись 3434 судами, а английской – 3238 судами; но при рассмотрении этих данных не следует забывать соотношения между размерами торгового флота этих трех наций. Тысяча судов составляла значительно большую часть французского флота, чем английского, и являлась гораздо более тяжелой потерей для первого, чем для второго.

«После поражения эскадры л’Этендюэра, – говорит французский писатель, – французский флот не появлялся в море. Двадцать два линейных корабля составляли весь флот Франции, который за шестьдесят лет до того имел их сто двадцать. Каперы захватывали мало призов; повсюду преследуемые, беззащитные, они почти все сделались добычей англичан. Британские морские силы, не имея соперника, беспрепятственно бороздили море. За один год англичане захватили на французских торговых судах добычу в 7 миллионов фунтов стерлингов. Тем не менее эта морская сила, которая смогла бы захватить французские и испанские колонии, сделала мало завоеваний, за недостатком единства и упорства в достижении поставленной цели»[91].