Врата - Фрэнсис Пол Вилсон

— Скотч? Думаю, мне хватит пива.

— Нет-нет, непременно попробуй. Помнишь дядюшку Стью?

— Конечно, — кивнул Джек.

Дядюшка Стью не был настоящим дядей, просто друг семьи, такой близкий, что его звали «дядюшкой».

— Он был членом единственного клуба солодового виски. Дал мне однажды попробовать, и я купил бутылку. Его выдерживают в старых вишневых бочках, как амонтильядо.

— И ты нашел скелет в кирпичной стене?[48]— Отец бросил на него вопросительный взгляд, и Джек добавил: — Не обращай внимания.

— Пей неразбавленным. — Отец налил в два невысоких стаканчика пальца на два виски. — Лед, вода, содовая запрещаются под страхом смерти. — Он протянул Джеку стаканчик и чокнулся с ним. — За лучший день в моей жизни за последние пятнадцать лет.

Джека вдруг пронзил болезненный укол. Лучший? Правда?

Не любя виски, сделал пробный глоток, посмаковал. Сладость, крепкий вкус, которого не было ни в одном другом виски, послевкусие... сказочное.

— Господи помилуй, Монтрезор![49]— вскричал он. — Отлично!

— Действительно? — усмехнулся Том. — Ничего лучше не пробовал?

— Без вопросов. Убойная штука.

— Слышу, хотя доказательств не вижу.

Джек пропустил это мимо ушей.

— Где можно купить бутылку?

— Нигде. Ничего не осталось. Все бочки давно проданы.

Джек поднял стаканчик и снова глотнул.

— Тогда лучше эту побережем.

— По-моему, вполне можно допить. Нынче особенный день. Давно я не жил полной жизнью. — Том покосился на сына. — Только хочу спросить кое-что.

— Ну, давай.

— Откуда взялся пистолет, который ты выхватил после того, как я парню проделал проборчик?

В тот момент Джек впервые в жизни чувствовал с ним необычайную близость. Разница между отцом и сыном исчезла. Они стояли лицом к лицу, как равные. Как друзья. Не хочется нарушать эту близость, но и невозможно ответить, что «глок» папе просто привиделся.

Поэтому он его вытащил с поясницы и выложил на кухонный стол.

— Этот ты имеешь в виду?

— Этот. — Отец взял его, взвесил в руке. Джек заметил с одобрением, что он держит оружие дулом вниз, не направляя на них обоих. — Из чего он сделан? Вроде...

— Главным образом из пластмассы. Кроме, конечно, дула и бойка, почти все остальное из пластика.

Хорошо бы с этим вопросом покончить...

— А как он у тебя оказался? Нельзя же было пронести в самолет.

— Имеются способы, — пожал Джек плечами.

Отец по-прежнему пристально вглядывался в него.

— Скажи правду. Ты фактически никакой не наладчик, да?

— Нет. Это правда.

— Ладно, а кто еще? — Он кивнул на «глок». — Я видел, как ты действовал. Повидал, как люди на войне обращаются с оружием. Всегда могу сказать, кто умеет и привык с ним обращаться, а кто не умеет. Ты попадаешь в первую категорию, Джек.

Несмотря на близость с отцом в тот момент, он никак не мог признаться.

— И ты тоже, папа. Может быть, это семейное.

— Хорошо, храни свою тайну. Пока. Только пообещай, что когда-нибудь, перед смертью, ты мне ее откроешь. Обещаешь?

Джек понял, что попал в западню. Аналог вопроса «когда ты прекратишь бить жену?». Ответ равнозначен признанию.

— Папа, не будем говорить о смерти.

— Ничего я не добился, правда? — вздохнул отец, плеснув еще виски в рюмку Джека. — Может быть, это развяжет тебе язык.

— Никто до сих пор не пытался меня споить, — рассмеялся он. — Что ж, попробуй!

Тени удлинились к тому времени, как Семели приготовилась сделать первый шаг. Даже с помощью двух раковин ей пришлось потрудиться, направляя Дору. Как всякая черепаха, она была медлительной и неуклюжей. Ничего похожего на Дьявола.

Бедный Дьявол. Состояние, по словам Люка, неважное, кажется, он умирает. Отчего Семели стало плохо.

Впрочем, она прогнала огорчение, сосредоточившись на своей цели. В конце концов приведя Дору на место, приготовилась сделать следующий шаг.

Выплыла из лагуны, пошла по пригорку к пчелиному гнезду. Близко подходить не стала. Придя в бешенство, пчелы-убийцы не успокаивались и не переставали жалить. Зачем — неизвестно.

Семели приложила к глазам раковины, сосредоточилась...

...и заглянула в улей. Дикая картина, словно увиденная сотней глаз сразу.

Она сняла раковины, подняла захваченный с собой камень, бросила его в улей, вновь быстро прижала их к векам...

...вновь оказалась внутри улья, перед той же безумной картиной, теперь полной злого жужжания, по-настоящему злобного. Пчелы стремились к летку, в воздух, на солнечный свет, и она вылетела вместе с ними.

Увидела саму себя, стоявшую в тени с раковинами на глазах. Пчелы роились над ней, как над единственным в мире предметом, от которого надо спасти улей или уничтожить. По всему телу струился пот. Возможно, не стоило этого делать. Возможно, надо было искать другой способ. Если не удастся их отогнать, они могут убить ее.

Когда она на них накинулась, стала стряхивать, они приняли ее за серьезную угрозу улью, которую обязательно следует остановить, одолеть либо дать рою погибнуть.

Ничего не получалось. Пчелы летели на нее по-прежнему. В душе что-то вопило, приказывая бежать, хотя было ясно, что ничего не выйдет. Никому не убежать от этих самых пчел.

Их надо прогнать, надо прогнать, надо...

Есть! Они поворачивают, рассеиваются, направляются на восток. Дело сделано. Она взяла их в свои руки, и теперь ее гнев поддает жару пчелам.

Пока отец шумно погружался в темные глубины сна, Джек вышел побродить. Отцовский дом шириной в квадратный фут больше его нью-йоркской квартиры, но почему-то кажется меньше. Может быть, потому, что квартиру не приходится ни с кем делить. Ему требовался свежий воздух.

Чувствуя успокаивающую тяжесть «глока» на пояснице, он, зевая, потягиваясь, исследовал окрестности, выискивая признаки присутствия членов клана. Семели сказала, что за отцом больше не будут охотиться, но довольно дико вела себя в Глейдс. Что помешает ей передумать?

Джек пошел вокруг дома, оглядываясь, стараясь разогнать пары скотча. Не так много выпил, но впал в полусонное состояние, не настолько, впрочем, чтоб заснуть.