Ричард Длинные Руки. В западне - Гай Юлий Орловский

Он вздохнул.

– Ладно, а я, как приземленная натура, займусь пока разгребанием навоза придворных интриг. Как они находят в этом удовольствие?

– А вы? – спросил я. – Плюньте, пусть интригуют.

– Так уже и против нас начали!

– Пока у нас армия, – напомнил я, – а у них только городская стража, все интриги выеденного яйца не стоят.

Он поклонился и вышел, убедившись, что у нас ничего не меняется, прем тем же курсом, пусть даже тучи сгущаются все темнее, а вдали слышны раскаты приближающегося грома.

Еще через пару дней, когда я просматривал отчеты насчет Скагеррака, что-то слишком часто принимает в своем дальнем дворце военачальников, Альбрехт вошел с бумагами в руках, остановился, прислушиваясь.

Я намурлыкивал вслух:

– Вы бродяги и пропойцы, за столом семи морей.

Вы пропойте, вы пропойте, славу женщине моей…

Он прислушался, сказал с неудовольствием:

– Ваше величество, песни у вас больно странные… Что, приличные люди уже отказываются петь вашей женщине?.. Кстати, кто она?

Я ответил с неловкостью:

– Да это так, пели в детстве, чувствуя себя удалыми пиратами. Все в том возрасте любим шкодить, ломать, вредить, пакостить, мечтаем быть пиратами и разбойниками… А барды вообще-то все в том возрасте. Так что про разбойников, которые их же грабят, народ поет больше, чем про нас, кто их защищает… Интересно, да? Вот так и вся наша жизнь, интересная, если говорить очень мягко… Что слышно про отряды, посланные Норбертом?

– Через прорубленный вами проход?.. Норберт сообщает, что если все пойдет, тьфу-тьфу, так и дальше, конные отряды вскоре выйдут уже на той стороне хребта. Но важнее, что лорд-канцлер сумел вашим именем быстро мобилизовать полсотни телег, загрузил их всем необходимым и отправил за конниками вслед! А еще раньше послал плотников и каменщиков.

– Молодец, – одобрил я. – Не стал прибегать за разрешением. Понимает.

Он сказал с неудовольствием:

– Верно, пусть больше своей властью пользуется. А то разбегались к вам.

– Согласен. – ответил я. – Лорд-канцлер!.. Это не кот чихнул. Прекрасно, сэр Альбрехт, хорошие новости. Хоть какие-то сдвиги в нашем ничегонеделании!

– Ничегонеделании? Да у нас все кипит!

– А где страсти? – осведомился я. – Душевные терзания? Измены, муки ревности?.. Предательства и мучительная проблема выбора между тупым концом яйца и острым?.. Где горы убитых и зарезанных?.. Даже виселицы заполняют за стенами города, стыд какой! Разве фейерверками можно заменить красивое и торжественное зрелище работающего эшафота?

– Нет, – согласился он и тут же добавил: – Я вручил конному отряду норбертовцев ваше знамя. Уверены, что достаточно? Там все-таки империя Германа…

– Более чем, – заверил я. – Как маркиз я был там героем, скажу с присущей мне скромностью. Мне там памятник собирались поставить в таверне…

– Памятник в таверне?

– Нет, договаривались в таверне.

– Понятно, там и пропили сразу?

– Все к лучшему, – заверил я. – Это я сам предложил обмыть заранее. А теперь как узнают, что я уже император, там же закатят праздник и всеобщее народное ликование. Думаю, сразу же ухватятся за возможности. Торговцы – те же пираты!.. Что там еще?

– Продолжаем закрепляться в королевствах, – доложил он. – В тех, куда ходят багеры. Причальные пирамиды взяты под охрану, вывесили ваш приказ о смертной казни за… сепаратизьм, так вы сказали?

– Да, – подтвердил я. – Всякий, кто попытается разрушить причальные пирамиды – государственный преступник!

– Мерзкая измена, – сказал он моим голосом и почти моей интонацией, – и работа на врага!

– Именно, – подтвердил я. – Потому революционная казнь на месте по законам пролетарской справедливости! Так всех и предупреждайте. Сэр Альбрехт, вы уже разобрались с налоговой системой?

Он покачал головой.

– Черт ногу сломит. У нас намного проще. А здесь ворох исключений, льгот, штрафов, налогов на просроченный налог и добавочные льготы…

– Не разберемся, – сказал я, – свои нормы введем. Но лучше бы пока придерживаться старых. А потом все поставим на уши, как и должно быть в правовом государстве просвещенного деспотизма.

Он собрался было уходить, но остановился, вперил в меня настолько суровый взгляд, что даже кончики усов заострились, как острия стрел.

– Сэр Ричард, должен вам сказать, ваша репутация для всех нас… весьма как бы. Но по дворцу уже пошел слух, что леди Жанна-Антуанетта ваша тайная любовница.

Я дернулся, будто меня ткнули шилом.

– Что-о?

– Вот-вот, – подтвердил он. – Это вроде бы дело ваше, потому если оно так и есть, то слух должен быть одобрен вами… даже если она не любовница. В дворцовых сложностях и второй черт ногу сломит да и шею свернет. Потому я просто сообщил, чтоб знали. И выпутывались… если выпутываться надо.

– Разберусь, – пообещал я. – Вы правы, даже слухи о моих тайных и явных любовницах должны быть санкционированы и идти на пользу отечеству. Иначе это только компрометация светлого и почти незапятнанного облика нового императора! Я должен быть светочем, а у светоча какая тайная любовница?

– У светоча все должно быть открыто народу, – подтвердил он сурово. – И все тайное должно стать явным.

После его ухода я некоторое время терзался противоположными желаниями насчет перевешать всех или же махнуть рукой, император выше мирской суеты, наконец кивнул Хрурту.

– Пошли кого-нить отыскать графиню Жанну-Антуанетту…

Он сказал понимающе:

– Вашу тайную любовницу?..

– И ты гад, – сказал я горько, – все вы травите меня, как благородного оленя… Хотя какой я благородный, если любовница почему-то тайная? Просто отыщи и скажи, что император повелевает явиться.

Он уточнил серьезно:

– Не просит, не приглашает, а повелевает?

– Именно. Я император, у меня одни повеления. Хотя если приглашаю, все равно должны бегом!

Он приоткрыл дверь и что-то прошептал Ульману и Периальду в коридоре. Я некоторое время ходил в раздражении взад-вперед, хотел было сесть за письменный стол, но распахнулась дверь, Ульман впустил в кабинет блистающую свежестью Жанну-Антуанетту.

Она вошла легко и грациозно, без привычной при дворе церемонной величавости фарфоровых кукол, мило улыбнулась и присела в глубоком поклоне.

Я хмуро разглядывал ее еще от входа, даже одета с заметными нарушениями придворной моды. Все в сторону упрощения, и не думаю, что это постарались парикмахеры и портные, те как раз пытаются наворотить все самое сложное и вычурное, чтобы показать мастерство и особый стиль, а эта, напротив, предпочитает показывать себя.