Безумная тоска - Винс Пассаро

– Нет, – возразил Берк. – Нет-нет-нет – акционеры суть дольщики – от слова «доля» – в том, что имеет установленный моральный облик, свод норм, и они знают это или должны знать. Это во всех бумагах, во всех проспектах. Повторяется постоянно. Это часть общей мантры.

Поэтому он так хорошо спал, вставал в пять утра и посещал тренажерный зал. Он верил в то, что «должно быть» действительно так и есть.

– Остерегайся ебучих банкиров, – предупреждал его Джордж. – Фондовых менеджеров. Срать они хотели и на моральный облик, и на нравственные лекала.

Анна нашла сайт знакомств, nerve.com, более продуманный, более ориентированный на секс, нежели прочие. И все-таки, судя по анкетам, по воскресеньям мужчины хотели читать газету, гулять в чертовом парке. Она решила, что каждый, кто постит подобную поебень, достоин смертной казни. Неужели не было ни одного, кто по воскресеньям просто хотел ебаться? Что вообще стало с мужиками?

Она сходила на несколько свиданий в Уильямсберге[124]. Там воочию можно было наблюдать действие денежной машины розничной торговли, там открывались новые рестораны, губительные, как напалм для джунглей. Одному из хипстеров, ее ровеснику, пытавшемуся выглядеть лет на восемь моложе, она сказала следующее:

– Проблема Уильямсберга в том, что с бедняками либо надо быть своего рода солидарным, либо быть их врагом. Они не привидения, не колоритные персонажи, не символы богемной жизни. Они живые люди, у каждого своя жизнь, и объединяет их не обычай, закон и выбор, как иные сообщества, но факт того, что все силы богатого общества брошены против них с предсказуемыми и смертоносными результатами.

Конечно, он стал возражать. Она уже поняла, что он безнадежен.

– Для тебя это как раз колоритные персонажи, – продолжала она. – Или заноза в заднице, в зависимости от того, как сильно от них пахнет мочой, какое у тебя настроение и насколько тот или иной безумен, пьян или назойлив. Ты не один из них, даже если решил, что находишься с ними в одном пространстве, по факту занимаешь их пространство, привносишь в него дороговизну, что будет сопровождать тебя всю жизнь. Они заложники этих улиц, а ты нет.

В шестом классе Нейт переехал в Нью-Йорк, и потребовалось какое-то время, чтобы они спокойно стали отпускать его в Вашингтон на поезде. Раз в месяц приезжала Марина – обычно утренним поездом в пятницу, обратно уезжала в воскресенье; и не раз, не два – никто из них не хотел считать сколько – они с Джорджем встречались днем в отелях. Ее карьера шла в гору, и она рассказывала Джорджу, что у нее было несколько парней, любителей костюмов в белую полоску, из тех, что чувствуют единение с вселенной, когда на них тот же галстук, что и у президента. Ни одним из них она не увлеклась надолго. Ее интересовала только карьера, и ее это устраивало. Они с Джорджем давно поняли, что жить вместе не смогут, но им все еще очень нравилось трахаться друг с другом, отказываться от подобного времяпрепровождения они не собирались, несмотря на то что благодаря всем сторонним интрижкам за шесть лет оно стало напоминать прерванный половой акт, растянутый во времени.

Берк, подобно Шрайку, докучавшему мисс Лонлихартс[125], называл Марину этим суккубом и постоянно твердил, что она высасывает из Джорджа жизненные силы.

Требовалось два-три визита, прежде чем Марина меняла отель, она предпочитала только лучшие. Ей нравился секс в дорогих отелях, а вот у Джорджа с этим были проблемы: едва ступив на порог уютного номера, он начинал думать о проститутках или самоубийстве. Первое ее устраивало.

Какой-то из дней 1999-го, после секса, Марина в халате, они пьют купленное им вино. Джордж потирал запястье, и она сказала:

– Надо мне сходить и купить тебе новую рубашку.

Дело принимало неожиданный поворот.

– Успеешь еще, – ответил Джордж.

Она сидела в мягком красном кресле в бледно-сером гостиничном халате, черные волосы, красная помада, подложила одну ногу под себя, как с картины. Волосы чуть растрепаны, в темных глазах мерцает теплое пламя. Вторая нога свесилась вниз, загорелая, голая. Это лицо и эта нога были причиной, по которой за минувший десяток лет Джордж так и не сумел завязать серьезные отношения с кем-то еще. Грусть заполняла его, как воздух – воздушный шарик.

– Как тебе удается все время поддерживать загар? – спросил он. – Февраль на дворе.

– Я часто бываю на югах, – ответила она. На югах, у них и среди других профессионалов, задействованных в выжимке прибыли, означало Мексику и другие страны Центральной Америки – Гондурас, Гватемалу и Сальвадор, но никто больше не имел особого отношения ни к Никарагуа, ни к Коста-Рике, по разным причинам; еще имелась в виду северная часть Южной Америки – Колумбия, Панама и, в случае Джорджа, Перу. Все страны к югу от этих назывались отдельно: Чили, Аргентина, Боливия, Уругвай. Все, что было севернее их, называлось югами.

– У тебя все еще шестнадцать? – спросила она.

– Чего?

– Рубашка шестнадцатого размера, если я правильно помню. И рукав тридцать четыре.

– Зависит от магазина. Иногда шестнадцать с половиной. Куда пойдешь?

– Пока не знаю. «Пол Стюарт»?

– Значит шестнадцатый. «Пол Стюарт», дорогие номера – откуда у тебя деньги?

– От тебя. Ты что, забыл? Я продала акции «Браун» на пике, кажется, летом 98-го. Вложилась в облигации. Три процента безналогового дохода, стабильно. Легко обналичить.

Потом они поехали к нему домой, она в своем вашингтонском костюме, он в своем нью-йоркском. Костюм ее слегка полнил, ее это не портило, но выглядело это забавно, так как голой она смотрелась совершенно иначе.

В холл вышел Нейт, посмотрел на них.

– А кое-кто ебался, – пропел он.

– Господи, Нейт, – вздохнул Джордж. Мать бросилась за сыном, он улизнул от нее и заперся у себя в комнате, хлопнув дверью.

– Мило, очень мило с твоей стороны говорить такое собственной матери, – крикнула она. – Тебе еще даже тринадцати нет.

Дверь чуть приоткрылась.

– Так ты этого не отрицаешь!

Дверь снова захлопнулась.

– Я его щас прибью, – процедила Марина.

– Ему это нравится, – усмехнулся Джордж.

– Что именно? Кто вообще думает о том, как его родители занимаются сексом?

– Это значит, мы близки, мы почти что семья.

– Ха! Не смеши мои тапочки.

Иногда Джордж все еще ездил на работу на подземке. Марина уехала; в понедельник в вагоне он увидел пустой рекламный блок, кто-то написал заглавными буквами по белому:

– НАМ ЛГУТ…

На его карманном PalmPilot[126] покоился файл, присланный из офиса, – история Берка. Должно быть, вице-президент по связям с общественностью сейчас был