Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен - Эми Стэнли

Примерно через год, в одиннадцатом месяце 1849-го, Гию умер[711]. Всю свою жизнь он провел в храме Ринсендзи. Вырастил пятерых детей. Совершил великое множество обрядов, читал сутры. Он воплотил все надежды отца, взяв на себя бремя его обязанностей. За пятьдесят лет он наконец сжился с той ролью, которая так мало давалась ему в юности, и умер, зная, что его старший сын Кихаку принял сан и теперь встанет во главе родного храма. По меркам своей семьи, своей деревни и своей веры, жизнь Гию во всем удалась. Письменные свидетельства о его долгах, внутреннем разладе, катастрофически неудачном первом браке, ссорах с братьями и сестрами – все это было давно погребено под горами рутинной переписки.

Для Цунено смерть Гию ознаменовала завершение их противостояния длиною в жизнь. Жизнь, в которой их роли были так же противоположны, как и их личности. Он – замкнутый, неуверенный, в вечной тревоге за других, погруженный в себя человек. Она – порывистая и упрямая. Когда он давил, она сопротивлялась. Когда она строила планы, он вставал на ее пути. Они причиняли друг другу немало боли, но ни один не желал уступить. Ни муж, ни Гисэн, даже ни мать, а именно Гию стал для Цунено абсолютно постоянной величиной в жизни, тем человеком, который воплотил в себе знакомый, надежный, спокойный и такой ограниченный мир – мир ее родного дома. Он был первенцем, мальчиком, тем малышом, который получил больше подарков, чем она. Когда она могла только ползать, он уже умел бегать. Когда ее обучали шитью, он уже был учеником, разбиравшимся в китайской поэзии. Он покинул дом, чтобы принять сан, когда ее отправили к первому мужу. Он взял на себя все хозяйство, оставшись навсегда в отчем доме, когда она из него сбежала. Он сохранял верность семейным принципам, когда она бунтовала. Он называл ее бессовестной, глупой, нелепой, вздорной, злой и упрямой эгоисткой, но в конце концов всегда сдавался, потому что она была сильнее и крепче верила в себя. Как ей отныне знать, кто она, – теперь, когда его не стало?

Она уже никогда не получит ответа на свой вопрос. Никогда в Эдо не придет письмо, написанное его изящным почерком. В конечном счете ни один из них не победил и ни один из них не смирился.

Родная провинция Этиго никогда не была еще так далеко.

Коммодор Мэттью Кэлбрейт Перри в январе 1852 года получил из Вашингтона телеграмму: «Будьте готовы принять командование Ост-Индской эскадрой»[712]. К такому повороту событий он точно не был готов. Перри успел поучаствовать в трех американских войнах – с Британией, Алжиром и Мексикой. Преследовал пиратов. Стал отцом десятерых детей. Едва не умер от желтой лихорадки. Получил ключ от города Нью-Йорка. Плавал через Атлантику, вдоль африканского побережья, по Средиземному морю. Но Тихого океана он не видел никогда.

К пятидесяти семи годам Перри сохранил густую черную шевелюру и стальной взгляд, но утратил жажду приключений. Он скорее предпочел бы возглавить Средиземноморскую эскадру и вместе с семьей путешествовать вдоль берегов Европы. К тому же его серьезно беспокоило, что на кораблях военно-морского флота запретили телесные наказания. Как прикажете теперь поддерживать дисциплину? Кроме того, Перри одолевали большие сомнения: а что именно от него могут потребовать? Установить с японцами торговые отношения – как предлагают политики в Вашингтоне? Стать посланником демократии, чтобы в конечном счете в Японии изменилась форма государственного правления? Коммодор скептически относился к рвению своей страны превратить старые монархии в новые республики – рвению, которое явно обострилось после европейских революций 1848 года. Он считал, что соотечественникам надо бы «научиться не вмешиваться в дела соседей и побольше думать о собственных проблемах»[713].

Однако Перри не мог не понимать важности этой миссии. Предыдущие четыре года он провел на берегу, контролируя строительство новых паровых судов на Нью-Йоркской – или, как ее еще называли, Бруклинской – военно-морской верфи. Самые совершенные в мире пароходы должны были не только усилить могущество Америки, но и распространить ее присутствие по всему миру. Однако даже эти великолепные корабли не смогут пересечь Тихий океан и добраться до договорных портов Китая[714] без соответствующего запаса угля. Государственный секретарь США Дэниел Уэбстер, преследуя сразу и экономические, и военно-стратегические цели, полагал, что в Азиатско-Тихоокеанском регионе пора создавать в национальных интересах свои заправочные угольные станции, – причем это вопрос не только целесообразности, но и божественного права. Уголь, по его словам, был «даром Провидения, который Творец всего сущего разместил в недрах Японских островов на благо целого человечества»[715]. Перри, не склонный к подобным обобщениям, выражался не столь цветисто, но и он понимал, как высоки ставки, особенно для военных. Американский флот мог себе позволить любое количество военных кораблей, но без японского угля у Соединенных Штатов не было шансов потеснить британцев в Азии.

Перри потребовал гарантий и выполнения ряда условий[716]. Он желал подбирать команду лично – из офицеров, заслуживающих его доверия. Он хотел быть уверенным, что не повторит позорного опыта своего старого друга Биддла, которого столкнул с корабля какой-то безвестный самурай. Кроме того, ему требовалось знать, сможет ли он при необходимости применить силу, поскольку Перри не собирался плыть чуть ли не через весь мир лишь ради того, чтобы выслушать вежливый отказ и принять на борт воду и цыплят.

Добившись всех нужных ему заверений, коммодор, этот старый морской волк, стал готовиться к своей очередной экспедиции. Командование военно-морским флотом предложило ему боевой корабль «Принстон»[717], якобы построенный по последнему слову техники, однако Перри был большим скептиком. Он заявил, что конструкция его ужасна, а котел у него ненадежен. Он пренебрег новейшим кораблем и выбрал старый добрый фрегат «Миссисипи»[718], который хорошо знал, любил и который послужил ему верой и правдой в 1846–1848 годах во время Американо-мексиканской войны. За его постройкой Перри когда-то наблюдал лично. Фрегат «Миссисипи» был прекрасным кораблем: стройный, мощный, с высокими мачтами, бортовыми гребными колесами, с современными восьмидюймовыми пушками, способный передвигаться со скоростью более семи узлов. Такой, несомненно, произведет должное впечатление на японцев.