Малахитовый Лес - Влада Ольховская

представляешь, какая я. Знаешь, почему я не лажу с собственной семьей? Потому что убила своего племянника.

В памяти снова зазвучал голос Аллы – полоснул, как лезвие, и усилил боль. То, что сначала показалось чудовищной ложью, теперь перерождалось в правду.

– Как? – только и смог произнести Роман.

– Да очень просто, на самом-то деле! Нас в семье было трое, мой брат – старший, я – средняя. И еще младшая сестра Зоя, поздний ребенок, которого с детства целовали в задницу. Жизнь у Зои была настолько вольная, что в шестнадцать лет она забеременела и родила хрен знает от кого. Казалось бы: вот за такой поступок точно нужно нести ответственность? Остепениться там, я не знаю. Но оказалось, что так считали только я и папа. Мой брат, мама и сама Зоя верили, что она имеет полное право насладиться юностью. Поэтому она гарцевала непонятно где, а за ее ребенком постоянно кто-то присматривал, в том числе и я. Однажды мне это надоело. Зоя перехватила меня прямо на улице, когда я шла по своим делам. Она заявила, что у нее поменялись планы и кто-то должен был посидеть с ее сыночком, пока она налаживает личную жизнь. Только знаешь что? Мне осточертело сидеть с ее сыночком. Когда Зоя попыталась заставить меня взять пацана за руку, я его оттолкнула. И трехлетка вылетел прямо на дорогу – под машину.

Тори рассказывала обо всем этом бесстрастно – без горя, без злорадства. Как будто зачитывала текст, написанный кем-то другим. Из-за этого Роману хотелось цепляться за веру в то, что она его обманывает.

Но он не позволил себе. Он уже обманулся один раз, хотя Алла его предупреждала. А он, как последний дурак… Что толку рассуждать об этом? Он попался, и теперь нужно выдирать из себя это чувство по живому, и терпеть, терпеть, чтобы больше никогда не повторять.

Все это окажется возможно, только если он больше никогда ее не увидит. Потому что даже сейчас, когда Роман понимал, как нужно поступить, какая-то часть его требовала не отпускать, прижать ее к себе, убедить, что он ночью сказал ей правду, а значит, все поймет… Во что он вообще превратился?

– Тебе действительно лучше уехать, – кивнул Роман. – Но все-таки после грозы.

– Сама разберусь. Спасибо за все.

Тори и правда не хотела задерживаться в поселке. Она отыграла свою роль великолепно, но не представляла, сколько еще сможет притворяться. А она должна была! Оставить Романа вот так, стать плохим воспоминанием, к которому он больше не потянется.

Потому что сделать его счастливым она все равно не сможет. Максимум, на который была способна Тори, – это кратковременная интрижка, удовольствие в постели, приятные прогулки… И не более того. Она думала, что и Роману не нужно больше. Но разговор с Лидией заставил на многое посмотреть по-другому.

Возможно, Роман пожелает того, что она не сможет ему дать. И вот тогда ей все равно придется уйти, но им обоим станет куда больнее. А иначе ведь нельзя – не уходить… В памяти уже звучал знакомый голос: «Волчья душа никому добра не принесет…»

Хорошо еще, что ее вещей в его доме было немного. Вещи вообще не имели значения, Тори и вовсе оставила бы их здесь, но ей требовалось поговорить с Градовым. Роман должен был запомнить ее именно такой – чтобы не простить и не искать.

Покидая его коттедж, она слышала приближающийся рокот грозы, да и дождь постепенно усиливался. Тори все равно не собиралась пережидать непогоду. Ей казалось, что в Малахитовом Лесу закончился воздух – только для нее, потому что ей здесь отныне не рады. Чтобы выжить, ей нужно было бежать, пусть даже в грозу.

Она понимала, что это правильно: остаться в памяти Романа чудовищем. Ему необязательно знать, что ее слова не назовешь правдой. Они ведь и ложью не были! Просто выгодной подачей фактов…

Тори не помнила день аварии, вот в чем заключался подвох. Точнее, помнила – но только частично, да и то не самую важную часть. Она терпеть не могла сидеть со Степой. Проблема заключалась не в нем, а в наглости его мамаши, которая сначала разбаловала ребенка, а потом стремилась во что бы то ни стало подсунуть его кому-то из родни.

В тот день Зоя в кои-то веки должна была следить за ребенком сама. Даже мать, потакавшая всем ее желаниям, признавала, что нельзя бегать от родительских обязанностей вечно. Так что Тори оказалась особенно удивлена, когда младшая сестра перехватила ее посреди дороги и поставила перед фактом: за мальчиком нужно приглядеть, потому что у нее свидание. И Тори обязана помочь, потому что, вот уж честно, ей-то свидания не светят… Зоя была наглой и самоуверенной, это бесило, и поддаваться Тори не собиралась.

Ну а дальше ее память словно оборвалась. Что-то произошло… авария, это все знают. Однако Тори не могла вспомнить все подробности. Зоя потом твердила, что Тори специально толкнула Степу под машину – назло ей. Тори такого не помнила и не могла поверить, что была на это способна. Она же с самого начала злилась не на мальчика, а на его мать! Если бы она хотела на ком-то отыграться, она бы толкнула под машину Зою. Вот только она ничего не запомнила, а Зоя орала очень уверенно…

На суде ее версия не подтвердилась. Зоя устроила отвратительную истерику, после которой никто не спешил ее жалеть. Тори оправдали – по закону. Но сама себя она оправдать не могла. То, что произошло у дороги, хорошо знали только трое: Зоя, Тори и водитель машины, сбившей Степу. Но Тори ничего не помнила, Зоя гнула свою линию, а водитель…

Водитель исчез.

Этот человек оказался из очень богатой и влиятельной семьи. Его не освободили от наказания – но помогли избежать публичности. Из материалов дела исчезли все данные о нем, начиная именем и заканчивая номером машины.

Вот этого человека Тори и искала – много лет. Безуспешно, пока поиски не привели ее в Малахитовый Лес.

Хотя непонятно, что они могли ей дать. Ведь дело даже не в аварии, дальше стало хуже… Тори прекрасно знала, что после ее рассказала Градов решил, будто мальчик погиб на месте, хотя она такого как раз не говорила. Вот это и называется правильной расстановкой фактов.

На самом же деле Степа ту аварию пережил – но заплатил за это страшную цену. Мальчик остался прикован к инвалидной коляске. Когда стало ясно, что ходить самостоятельно он уже не