Пожарский - Дмитрий Володихин

Прикрывая отступление армий Лыкова и Черкасского, князь Пожарский «.. пропустил бояр и всех ратных людей, можайских сидельцев и сам пошел за ними же; и по милости Божией [вышли] из Можайска все благополучно. Воевода же в Можайске остался Федор Васильевич Волынский, и станы пожгли все».[336]

Между тем Пожарский уже изнемогал от болезней и старых ран. Почти год князь бессменно возглавлял полки, вел сражения, маневрировал. Действия по поддержке полевой армии Черкасского с Лыковым окончательно истощили его здоровье. С юга надвигалась грозная опасность — большое войско украинских казаков во главе с гетманом Сагайдачным. Дмитрий Михайлович двинулся из Боровска навстречу казакам, дошел до Серпухова, но тут силы оставили его. 17 августа ратники Пожарского ведут бои с казаками и захватывают «языков», еще подчиняясь приказам князя, а 28 августа из Коломны докладывает уже его заместитель князь Г. К. Волконский.[337] Пришлось срочно доставить Пожарского в Москву.

Оставшееся без его твердой руки воинство не смогло преградить путь Сагайдачному, оно лишь уберегло от его удара Коломну. Служилые люди уходили от Волконского, при нем осталось немногим более 300 ратников.

Боевую работу Дмитрия Михайловича оценили чрезвычайно высоко. 27 сентября 1618 года его вызвали к государю, вручили награду — серебряный кубок да шубу из соболей, «и была ему речь»: «Боярин князь Дмитрей Михайловичь! Великий государь царь и великий князь Михайло Федоровичь всеа Русии самодержец велел тебе говорить: был еси на нашей службе против недруга нашего литовского королевича и против польских и литовских людей и нам служил, против королевича и гетмана и польских и литовских людей стоял, и в посылках над ними многие поиски чинил, и острог ставити велел, и многих польских и литовских людей побивал, и с тех боев многие языки к нам присылал и нашим и земским делом радел и промышлял, и боярину нашему и воеводам князю Борису Михайловичю Лыкову с товарыщи в отходе, как он из Можайска пошол к нам к Москве, помочь делал. И мы тебя за твою службу жалуем».[338]

Как в русской, так и в польской армии начались бунты. Казаки бежали из войск Михаила Федоровича на вольный разбой.

Но и Владислава покидали ратники, регулярно не получавшие ни жалования, ни хлеба. Война на истощение приносила бесконечные тяготы обеим сторонам.

Однако в середине сентября московское правительство попало в крайне тяжелое положение. Владислав, оставив в тылу непокорный Можайск, подошел к окраинам Москвы. С ним соединились казаки Сагайдачного — многотысячная армия. Правительственное войско вышло из стен города, однако не решилось драться с гетманскими людьми.

Пожарский оказался тогда в Москве и крепил ее оборону. Ему приказали: «быть в осаде»[339]. Какой в точности была роль Дмитрия Михайловича, сказать трудно. Ясно лишь одно: богатые пожалования его за «московское осадное сидение в королевичев приход» показывают высокую оценку его заслуг в решающей схватке за Москву. Государю оставалось надеяться на крепость стен города, а также на стойкость воевод. 1 октября 1618 года поляки пошли на штурм русской столицы. В боях у Тверских и Арбатских ворот они потерпели тяжелое поражение и с потерями отошли. Такой удар отбил у интервентов охоту устраивать новые приступы. Князь Пожарский лично участвовал в отражении польского штурма.

Владислав встал в осаду, все еще надеясь, что москвичи дрогнут, откроют ему ворота. Надежда небезосновательная: столица колебалась, особенно казачьи отряды. Но правительству Михаила Федоровича удалось сохранить контроль над Великим городом. Шли переговоры; русские дипломаты, не боясь военной силы Владислава, упорствовали.

Уступить пришлось королевичу. В конце октября он стал отводить войска. Боевые действия еще продолжались, но всё более вяло. Обе стороны в полном изнеможении стремились договориться о мире.

Декабрь 1618 года увидел, наконец, долгожданное перемирие. Срок его установили на 14,5 лет. Для России условия его были весьма тяжелы: пришлось отказаться от Смоленска, Дорогобужа, Чернигова, Новгорода Северского, Серпейска и других городов. Наши дипломаты с трудом отстояли Вязьму и Брянск. Но для страны, лежащей в страшной разрухе, для государственного устройства, работающего с перебоями, для дворянства, сократившегося за Смуту на пятую часть, то ли даже на четверть, мир был нужен как воздух. И страна получила мир. Разорительный, но все-таки не позорный. Вырванный у неприятеля воинской силой.

Не последняя роль в этой тяжкой, бесконечно долгой кампании против королевича Владислава принадлежала князю Д. М. Пожарскому. Если бы не его удачные действия на юго-западном направлении, как знать, не пришлось бы соглашаться на худшие условия. Или открывать ворота королевичу…

19 сентября 1619 года князю Д. М. Пожарскому пожаловали сельцо Вельяминово и пустошь Марфину в Московском уезде (50 четвертей) за то, что он «…против королевича Владислава и польских и литовских и немецких людей стоял крепко и мужественно, и на боех и на приступех бился, не щадя головы своей, и ни на какия королевичевы прелести не прельстился, и многую службу и правду к нам (царю Михаилу Федоровичу. —Д. В.) и ко всему Московскому государству показал».[340] В том же году он получил деревню Поповскую Тонинской волости (5 9 четвертей), деревни Хупавну и Демидово в Добленском стану (20 четвертей), деревни Поречье и Пустошь Першина в Звенигородском уезде (37 четвертей), деревню Детково в Замыцком стане (17 четвертей). А также — неподалеку от вотчины, выслуженной еще при Василии Шуйском, села Нижний Ландех, — село Верхний Ландех «з деревнями, починками и пустошьми»… на 1057 четвертей![341]

Итого — более 1200 четвертей земли. Со стороны весьма прижимистого правительства Михаила Федоровича это почти что признание в любви.

В судьбе князя Дмитрия Михайловича Пожарского есть один парадокс.

Его широко знают прежде всего как полководца, освободителя Москвы. Но военные дела Пожарского не столь уж хорошо представлены в документах. На период между 1610 и 1618 годами приходится «главный полдень» его жизни. Тогда он поднимается выше своего общественного положения, выше обычаев своего времени и совершает поистине великие дела… И — как на грех! — от этих лет дошло совсем немного деловых бумаг, служащих самым ценным источником по военной истории. После отступления Владислава от Москвы Россия не нуждается более в спасителях отечества. Ей нужны люди, готовые заняться тяжелыми и совершенно негероическими делами восстановления страны, погруженной в разруху. Ей нужны деятели высокого полета, способные войти по грудь в административную рутину и год за годом превращать хаос в порядок. Выясняется, что Пожарский — именно таков! Его административная деятельность документирована превосходно, и по ней видно: князь оказался столь же хорош в приказной избе, как и на поле боя. После отражения Владислава Дмитрий Михайлович проживет еще четверть века, играя роль блистательного управленца. Вот только эти его действия неизвестны потомкам, за исключением специалистов. Ведь от подобных деяний не пахнет кровью, они не звенят славой, они всего-навсего — будни, они — много тяжелого труда. Никаких великих сражений, никаких блистательных побед…