Скорость - Дин Кунц

Около темного шатра стоял «Линкольн Навигатор». Вероятно, на нем Валис разъезжал по окрестностям.

«Ты достоин».

Билли натянул на руки новую пару латексных перчаток.

Левая кисть двигалась чуть хуже правой, но боли он не чувствовал.

Билли пожалел, что принял в доме Лэнни таблетку «Викодина». В отличие от других обезболивающих средств, «Викодин» вроде бы не влиял ни на скорость мышления, ни на быстроту реакций, но он опасался, что, возможно, чуть-чуть притуплял и первое и второе, а в сложившейся ситуации даже такая малость могла стоить ему жизни.

Может, кофеиновые таблетки и кофе стали достаточным компенсатором. Да еще лимонный пирог.

Билли заглушил двигатель. В первые мгновения ему показалось, что ночь тихая, как дом глухого человека.

Учитывая непредсказуемость своего противника, он приготовился и к тому, чтобы убить его, и к тому, чтобы только на время вывести из строя.

Из двух смертоносных орудий Билли отдал предпочтение револьверу калибра 0,38 дюйма. Из него он уже убивал.

Билли покинул «Эксплорер».

Стрекот цикад тут же разрушил тишину вместе с кваканьем лягушек. И. полотнища шатра что-то шептали при малейшем дуновении ветра.

Билли подошел к открытой двери в дом на колесах. Постоял в световом прямоугольнике, окончательно не решив, подниматься по ступеням или нет.

Изнутри, сглаженный системой громкой связи дома на колесах, донесся голос:

— Барбаре, возможно, удастся остаться в живых.

Билли поднялся по лестнице.

В кабине стояли два удобных вращающихся кресла для водителя и второго пилота. С обивкой, как ему показалось, из кожи страуса.

Следуя команде, отданной с пульта дистанционного управления, дверь закрылась за спиной Билли.

В доме на колесах, где ценился каждый кубический дюйм пространства, перегородка отделяла кабину от жилых апартаментов. Билли ждала еще одна открытая дверь.

Переступив порог, Билли попал на кухню, выдержанную в цветах сливок и меда. Мраморный пол, резные дверцы, цветовыми исключениями были только черные столешницы и раковины и краны из нержавеющей стали.

Инкрустированный стол из клена являл собой произведение искусства. Он стоял на дальней половине кухни, которая служила столовой.

Через арку в другой перегородке Билли прошел в большую гостиную.

Материя обивки стоила никак не меньше пятисот долларов за квадратный ярд, ковер — вдвое дороже. Мебель была самой обычной, зато бронзовые статуэтки — бесценными шедеврами эпохи Мейдзи [29].

Согласно некоторым завсегдатаям таверны, которые читали об этом доме на колесах в Интернете, стоил он более полутора миллионов долларов. Бронзовые статуэтки, само собой, в эту сумму не входили.

Такие дома иногда называли «сухопутными яхтами». Пожалуй, не преувеличивали.

Закрытая дверь в дальнем конце гостиной вела, несомненно, в спальню и ванную. Билли решил, что она будет заперта.

Валис наверняка находился за нею. Слушающий, наблюдающий, хорошо вооруженный.

Билли развернулся на шум за спиной.

Панели перегородки, разделяющей гостиную и кухню, начали подниматься вверх, открывая спрятанные в перегородке стенды.

Одновременно на всех окнах опустились стальные щитки, полностью отсекая гостиную от внешнего мира.

Билли полагал, что щитки эти несли не только декоративную функцию. Он нисколько не сомневался, что выбить такой щиток и покинуть гостиную через окно крайне трудно, а скорее, просто невозможно.

При проектировании и установке они наверняка проходили как средства «обеспечения безопасности».

Панели перегородки продолжали подниматься, открывая все новые и новые стенды, когда в динамиках системы громкой связи вновь раздался голос Валиса:

— Ты можешь увидеть мою коллекцию, которую видели лишь считанные люди. Более того, тебе, возможно, будет дан шанс остаться после просмотра в живых. Наслаждайся.

В выставочных стендах, выстланных черным шелком, стояли прозрачные стеклянные банки двух размеров.

Основанием каждая банка устанавливалась в специальную выемку в полу. Черная скоба фиксировала крышку банки относительно верхней полки.

Когда дом на колесах находился в пути, эти банки не могли сдвинуться с места. Они даже не дребезжали.

Каждая банка подсвечивалась снизу, так что их содержимое четко выделялось на черном фоне обивки стенда. По мере того, как свет в гостиной тускнел, чтобы экспонаты коллекции предстали в лучшем виде, Билли подумал об аквариумах.

Но рыбки в банках не плавали: в них, в формальдегиде, хранились воспоминания об убийствах, в маленьких — руки жертв, в больших — лица.

Каждое лицо напоминало бледного богомола, отправленного в вечное плавание, черты одного практически не отличались от другого.

Руки, наоборот, разнились, говорили о жертве больше, чем лица, не вызывали такого отвращения, просто казались нереальными, инородными.

— Разве они не прекрасны? — голос Валиса звучал совсем как у ХАЛ-9000 в фильме «2001 год: Космическая одиссея».

— Они грустные, — ответил Билли.

— Странное ты выбрал слово. Меня они веселят.

— Меня они наполняют отчаянием.

Билли не отвернулся от коллекции в страхе или отвращении. Он предположил, что скрытые камеры нацелены на него. Потому что его реакция, по каКИМ-ТО, ведомым только Валису, соображениям, была тому крайне важна.

А кроме того, при всей отвратительности экспонатов коллекция завораживала.

По крайней мере, коллекционеру хватило вкуса, чтобы не включать в нее груди и половые органы.

Билли подозревал, что Валис не убивал ради получения сексуального удовлетворения, не насиловал свои жертвы, потому что тем самым у него возникало бы с ними что-то общее. Он видел себя существом, стоящим вне человечества, над ним.

Не включал он в свою коллекцию и ничего безвкусного, гротескного. Ни глаз, ни внутренних органов.

Лица и руки, лица и руки.

Глядя на подсвеченные банки, Билли думал о мимах, одетых во все черное, с белыми напудренными лицами, в белых перчатках.

Да, коллекционер был извращенцем, но при этом оставался эстетом.

— Чувство равновесия, — Билли начал делиться впечатлениями, — гармония линии, чувственность формы. А самое важное, ограничения жесткие, но понятные.

Валис молчал.

Ирония ситуации: столкнувшись лицом к лицу со смертью и не позволяя страху взять верх, Билли уже ни в коей степени не уходил от жизни, наоборот, широко раскрыл ей объятия.