Веритофобия - Михаил Веллер

Ибо.

Один из законов окружающего мира: он должен быть отмаркирован.

Каждый предмет и каждое явление должны быть помечены кодом для классификации и размещения в сфере мировоззрения: степень необходимости, полезности, престижности, частотности, качества, приличия, удовольствия.

Отмаркированный и кодированный мир как совокупность всех предметов и явлений превращается из хаотичной мешанины в структурированное пространство Бытия человеческого. Он упорядочен, понятен, определен, постижим в своих причинно-следственных связях: теперь им можно пользоваться. Можно жить. Знаешь, от кого чего ждать и что как можно применить.

Все, что меж людей почитается заслуживающим внимания — должно быть тебе как-то известно, надо знать, с чем это едят и как к этому относиться. Культурная информация — это вся сумма знаний, которая отличает человека от животного, вводит его в цивилизационный мейнстрим и делает его человеком разумным, то есть существом политическим, социальным, мыслящим и производящим.

Знание — сила!!! Мало быть здоровенным и агрессивным — надо быть умным и знающим, и будет тебе тогда счастье: жизнь и победа в борьбе, власть, лучшая жратва, секс и потомство.

А если не знаешь? Так хоть притворяйся. Мимикрируй под более значимого. Сойди в их кругу за своего. Важничай. Симулируй компетентность. Чтоб уважали и не затирали.

Итак, мы говорим о социальном аспекте любой информации.

То есть. У человека есть потребность в информации обо всех социальных связях и социальных аспектах своего существования в группе. От этой информации и адекватной реакции на нее зависит его ранг в группе, его выживание и продление рода, его значимость и уровень благ. Степень его самореализации от этого зависит!

Вот как оно обстоит дело на базовом-то уровне.

Вот что такое потребность иметь мнение о любом предмете. Который по жизни ну низачем тебе не нужен. Кроме одного: показать свою осведомленность, то есть ум и образованность, то есть свою значимость. Это означает — располагать информацией о социальной значимости этого предмета. Что необходимо для максимального самоутверждения в социуме — и для максимальной самореализации.

Вот что стоит за потребностью иметь мнение о модной книжке (картине, симфонии, скульптуре, научной теории), которая вообще-то тебе и на хрен не нужна. Престижное мнение как знак твоего статуса, ума, образования, принадлежности к уважаемому обществу.

А попросту?! Сичазз. Все хотят выглядеть сильно умными перед другими, да и перед собой. Они так уважаемее и значительнее. Их мнение — аспект их уважения и самоуважения, своей значительности.

Ну держитесь, друзья мои книги, я много от вас претерпел, теперь вы немного потерпите.

…Главным рассказом послевоенного Советского Союза был «Судьба человека», автор Михаил Шолохов. Самый был маститый и весомый советский классик. Лет тридцать изучали его в школе. Фильм был — знаменитый, очень мощный и дорогой. И все знали, что этот рассказ — шедевр. Со школы внушали. Ну, может только особо умные критики и писатели думали иначе, и говорили на кухнях, но той крамолы никто не слыхал. А публично все пели хвалы, задыхались от восторга.

Пересказывать я его не буду, потому что старики помнят отлично, молодых боже избави, а желающие прочтут. В общем, трагическая судьба простого человека на войне, солдат, плен, каменоломня, комендант из уважения не расстрелял, бежал, сына-офицера перед победой убило, и вот шоферит и усыновил мальчика-сироту.

В школе у меня эта высокая советская классика вызывала патриотизм с сомнительным комплексом неполноценности. С чего это коменданту лагеря, вечером, в свое неслужебное время, когда он с друзьями культурно выпивает, вызывать к себе обычного грязного зека, каких через лагерь десятки тысяч проходят, и наливать ему шнапса, и давать закусить, и отпускать живого с хлебом-салом в подарок? А потом они в бараке делили всем поровну: с наперсток хлеба и полспички сала каждому. Мысль первая: ох сам сожрал бы. Мысль вторая: с другом или двумя друзьями поделился бы, но на всех — жутко благородно, даже не верится нам с ребятами, какое же мы все-таки говно, а вот люди были — честные и бескорыстные… но аж не верится…

Взрослому мне было уже видно всю фальшь и слюнявую сентиментальность этого лживого сочинения штатного и платного патриота. Все было не так: и воевали не так, и драпали не так, и командование бездарное, и пленные толпами сами сдавались, а потом толпами с голоду мерли на пустырях за колючей проволокой, и в шофера к немцам шли только добровольцы, как и вообще в «хиви» (добровольные армейские нестроевые помощники), и наши солдаты этих «хиви» в немецкой форме обычно называли всех «власовцы» и расстреливали на месте, а не успели — так после допроса в СМЕРШе; а если вместо расстрела лагерь — так это счастье им бог подарил.

…Слушайте, простите, я больше не могу про этот рассказ, ну хватит же, надоел, правда… Ничего?

А еще Шолохов написал неоконченный роман про ВОВ (аббревиатура ВОВ вызывает у меня ассоциацию с впавшими в детство заботливыми маразматиками в подгузниках, пишущими историю для дефективных детишек). «Они сражались за Родину». Там не умученные восемнадцатилетние мальчишки толпами под огнем умирают, а взрослые шахтеры с комбайнерами о жизни и стране рассуждают. Но критика объявила: шедевр! И кино сняли: цветная развесистая клюква, вместо солдат — мужики под пятьдесят, упитанные и загорелые, в подштанниках снежной белизны… твою мать, позорище и лицемерие. Но сказать слово против — значит замахнуться на святыню! Как можно?! Получите: шедевральное качество как верность идеологии. Правда — все, что к нашей чести и славе. Ложь — все сомнения в высоком художественном качестве советского идеологического продукта.

И если ты скажешь, что этот «неоконченный роман» — бездарен художественно и лжив по существу, твоя святая правда отскочит от бронированного лба советского человека, глаза из-под которого вот так видят мир: эту картинку ему имплантировали под череп. Ты в чем сомневаешься, сука: в шедевре о нашем героизме и победе?!..

А когда докажешь все по тексту, по мемуарам, по имеющейся статистике, о возрасте солдат и Приказе 227, о слове «драп» и соотношении их и наших сил, о бездарном харьковском котле и штрафных ротах — то припертый к стенке бедный оппонент, под давлением открывшихся аргументов, махнет рукой и безнадежно скажет: «Ну, тогда я вообще уже не знаю, чему верить». Помолчит и добавит: «Но книга ведь все равно хорошая».

Три великих советских романа были главными шедеврами для народа: «Как закалялась сталь» Николая Островского, «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого и «Молодая гвардия» Александра Фадеева. Их изучали в школах, переиздавали постоянно, экранизировали. Они прославляли героизм советского человека — борца с врагами СССР. Р-р-рухнул СССР — и где те шедевры? М-да: их перестали объявлять таковыми. А ведь они были вне критики! Хвалить или любить молча!

Критикуя их при советской власти — ты был клеветник и гад. И все слова твои — яд антисоветизма, ложь наших врагов. А похвалив их сейчас — ты выкажешь примитивный художественный вкус и приверженность коммунистической демагогии.