Мент: Рождество по-новорусски - Александр Золотько

– Во-от оно что… – протянул Гринчук. – кадры растут… Знаешь что, кадр, ползи отсюда, пока я не рассердился окончательно. Забери своих орлов из клуба и тех, что сидят в тачке. И если ты еще раз сюда появишься…

Саня выполнил указания буквально, змеей выскользнув из кабинета.

– Чмо недоделанное, – сказал Гринчук.

– А ты? – спросила Нина неожиданно.

– Что?

– А ты – доделанное? – спросила Нина. – Ты сам понимаешь, что со мной сделал, Гринчук?

Нина продолжала говорить безжизненным голосом, не отводя взгляда от какой-то точки, расположенной далеко-далеко, за многие километры отсюда.

– Ты наехал на Гирю. Я тебя просила? Я просила тебя, чтобы ты мне помог, а ты сделал все еще хуже. Ты выгнал этого урода, но он не исчезнет. Ему нужны бабки, и он их добудет. Это Гиря мог позволить себе подождать, а у Сани Скока такой возможности нет. Он становится хозяином, и все должны понять, что он шутить не будет.

– Я с ним…

– Что ты с ним? – спросила Нина. – Разберешься? Ты его замочишь, Зеленый? Вот тогда он точно не полезет. А так… Он мне все понятно обрисовал – еще пару ремонтов, и деньги закончатся. И я продам клуб. Или даже просто отдам. Это Гиря по старой памяти собирался играть в благородство, а этот просто заберет, за полтора доллара. И ты ничего ему не сделаешь… Или, все-таки, убьешь?

Нина, наконец, посмотрела на Гринчука.

– Что ты сделаешь, Юра?

Гринчук не ответил.

– А ты ничего не сделаешь. Рожу ему бить бесполезно, а на большее у тебя крутизны не хватит. И у твоих подчиненных – тоже. Вы все контуженные, – выкрикнула внезапно Нина. – Все. Мишка, которого превратили в инвалида, Браток, который никак не может выпутаться из соплей и ты, двинутый на благородстве и честности. Не может сам подполковник Гринчук марать руки. Трахать хозяйку клуба – может. А помочь, когда это действительно нужно – слабо. Слабак ты, Гринчук.

– Слушай, Нина… – пробормотал Гринчук, косясь на Шмеля.

– Я тебя все время слушала, Зеленый, все время. И мне стало от этого легче? Кому-нибудь вообще становится возле тебя легче, правильный мент? Ты не можешь любить. Ты можешь только использовать других. И рано или поздно ты поймешь, что всех ты используешь только для себя. Для выполнения своих желаний. Тебе показалось правильным пригреть меня – пригрел, а то ведь не к кому было поехать перетрахнуться. Захотел, чтобы у тебя были безотказные шестерки – взял к себе Братка и Мишу. И тебе насрать, Гринчук, хорошо нам всем или плохо… Ты же знаешь, что для меня этот клуб. И знаешь, на что я готова была ради этого. Я хотела сделать все чисто и правильно. И от тебя только хотела, чтобы ты помог мне отчистить клуб от грязи и дерьма. А ты мне не помог. Ты приходил сюда, пока все нормально, а когда начались проблемы, ты не просто ушел, ты даже забрал отсюда Кошкиных. Ты меня оставил одну. Бросил меня…

– Нина, я ведь…

– Что? – выкрикнула Нина. – Что? Ты мне не можешь простить того вечера, когда я тебя подставила? Я сама его себе не могу простить. Но ты ведь тогда сам этого хотел, тебе было нужно, чтобы они все поверили… Ты мне тогда сказал, что и дальше будешь ждать моего предательства. Но предал сам. Ты меня предал, Гринчук.

– Что ты сказала? – помертвел лицом Гринчук. – Я предал? Я же тебя просил – оставить этот клуб в покое. Уйди и не возвращайся, пока я всего не решу.

– Да, конечно, ты даже пообещал мне купить новый клуб, еще лучше этого. Вот только найдешь эти свои проклятые деньги… Ты их найдешь, я знаю. Но мне они не нужны. Мне нужен мой клуб. Мой драный, взорванный и залитый дерьмом клуб. Я его заработала! Ты знаешь как. Ты знаешь. И эти твои четыре миллиона мне не нужны. Ты увел Кошкиных…

– Я уже объяснял – мне нужна охрана для Липского. Я туда всех отправил – и Ирину, и Доктора, и Кошкиных, и Михаила с Братком. Я могу доверять только им. Я не могу рисковать. Если Липский сболтнет чего-то другим… – Гринчук оборвал себя и быстро взглянул на Шмеля.

Тот сидел, демонстративно рассматривая какой-то журнал.

– Мне они нужны. Тебе нужно подождать еще пару дней. Всего пару дней и он расскажет все. И тогда я смогу найти… – Гринчук снова покосился на Шмеля. – Ну, ты пойми, Нина.

– Я не хочу понимать. И не собираюсь понимать. Я не хочу ждать два дня. Мне не нужен другой клуб. Мне не нужны Кошкины и не нужен ты. Я сама разберусь с Саней Скоком. Если надо – я верну сюда наркотики. Понятно тебе? Понятно. А ты сюда больше не приходи. Запомни, Гринчук, ты здесь больше не нужен. Я все решу сама.

– Ах, так? – Гринчук встал со стула. – Значит, так. Значит, ты не хочешь меня понять? Не хочешь понять, что для меня важно…

– Четыре миллиона, – сказала Нина. – Конечно, четыре миллиона долларов – это очень важно. Это безумно важно. Настолько, что ты кинул меня, кинешь, я думаю, всех остальных. И себя, в конце концов, кинешь. Ты ведь сразу же сбежишь, если найдешь деньги. Сразу же, даже не попрощаешься.

– Ты думаешь? – спросил Гринчук.

– Я уверена. Я уверена. Я уверена, – Нина закрыла глаза, зажала уши и повторяла не останавливаясь, мертвым голосом, раз за разом: – Я уверена, я уверена, я уверена.

– Ладно, – кивнул Гринчук. – Ладно. Ты сама все решила. Ты все решила за меня и за себя. Я больше сюда не приду. И ты не обращайся ко мне больше никогда. Не звони, не плач. Сама решай свои вопросы и разбирайся с крышей.

– Я уверена…

Гринчук вышел, хлопнув дверью.

За ним вышел Шмель.

На крыльце клуба Гринчук остановился, жадно вдыхая морозный воздух.

– Извини, – сказал Шмель.

– За что?

– Что я слышал…

– А, – махнул рукой Гринчук. – Фигня. Оно, наверное, и к лучшему. Все к этому шло. Если нет любви – нет и будущего. Не я так решил. Но и плакать не буду.

Гринчук подставил ладонь под падавший хлопьями снег.

Шмель тактично промолчал.

Гринчук подождал, пока снежинки растают и надел перчатку.

– Ты со мной хотел поговорить, – напомнил Шмель.

– Уже проехали, извини, – невесело улыбнулся Гринчук. – Я хотел, чтобы ты своих людей сюда поставил, на пару дней. Пока я закончу свои дела.

– Та я могу…

– Не нужно. У нас есть своя гордость. И мы можем только вычеркнуть из памяти адреса и телефоны, – Гринчук обернулся к Шмелю. – Нету больше никакого клуба и никакого директора этого клуба. Все прошло. Веришь?

– Верю, – кивнул, чуть помедлив, Шмель.

Он действительно верил Гринчуку, потому что и сам мог вот так вычеркнуть человека из своей жизни.

– Еще раз – извини, – сказал Гринчук. – Поеду я к Липскому, поговорю.

– Слышь, Гринчук…

– Что?