Песня вечных дождей - Э. Дж. Меллоу

Вот кем была Ларкира. Величественным созданием, управлявшим тем логовом дикарей, существом, которое повергло комнату в хаос, едва приоткрыв губы. Дариус не сомневался, стоит лишь надавить, как она тут же выполнит свою угрозу. С виду она казалась хрупким созданием, но он начинал понимать, что именно такие опасней всех.

– Прости, – спустя мгновение произнесла Ларкира. – Было жестоко угрожать тебе после того, что ты открыл мне.

– Нет, сделай одолжение, покажи свое истинное лицо, певица Мусаи.

Ларкира сделала глубокий вдох, как будто искала в себе силы, чтобы оставаться спокойной.

– У тебя есть полное право не доверять мне.

– Согласен.

– И злиться.

– Тоже согласен.

– Но, несмотря на некоторые мои неверные шаги, сделанные лишь, чтобы помочь, – продолжала она, – я твой друг, Дариус. Мои намерения – это намерения союзника.

Дариус долго изучал Ларкиру: уверенный взгляд, сила, исходящая из ее позы, знакомая, присущая лишь ей энергия, омывающая его. И, несмотря на ныне испытываемую ярость, он знал, она говорила правду. Как и всегда, когда разговаривала с ним. Особенно сейчас, когда она раскрыла свою семейную тайну. Дариус отлично понимал, чего это может ей стоить.

– Хорошо, – начал он, немного успокаиваясь. – Но разве можно винить меня за то, что у меня есть вопросы?

– Я не виню тебя.

Дариусу не понравился сочувствующий взгляд Ларкиры. Несмотря на все перенесенные невзгоды, он не желал казаться жертвой.

– Итак, вернемся к вопросу о моем отчиме.

– Я знаю о его пристрастии к форрии.

– Его что?

– Пристрастии к форрии.

– Ты просто повторила свои же слова. Может, стоит объяснить?

– Магией могут пользоваться только те, у кого есть дары потерянных богов, – объясняла Ларкира. – Твой отчим не наделен даром, но он вводил себе магию, выкачанную из одаренных. Такая магия портится, становится ядовитой, превращаясь в вызывающее сильное привыкание вещество, называемое форрия. На обычных смертных оно действует как эликсир, приводит их в экстаз и в то же время наделяет поверхностными силами. Если принимать ее слишком долго, она исказит душу любого мужчины или женщины. Боюсь, Хейзар уже очень давно принимает форрию. И, Дариус, полагаю, именно поэтому ты не можешь вспомнить, как получил свои шрамы. – Ее взгляд смягчился. – Он вводил всех здесь в своего рода транс, пока околдовывал тебя для того…

– Достаточно, – слова прозвучали как грубый приказ.

Ларкира сохраняла молчание, когда Дариус провел пальцами по волосам, уперевшись локтями на колени. Несмотря на то что в течение многих лет он страдал, пытаясь разгадать тайну своих ран, теперь, столкнувшись лицом к лицу с правдой, он вдруг испугался. Потерянный ребенок из его прошлого был слишком тесно связан с ним настоящим, с тем человеком, которым он являлся сегодня. Дариус страшился того, что может случиться, если освободить его.

– Форрия, – услышал Дариус свой шепот. – Но почему? Зачем она ему?

– Существует много причин, по которым люди без даров обращаются к такой поверхностной, пусть даже мимолетной силе, – объяснила Ларкира. – И я все думаю, когда…

– Что?

– Я спрашиваю лишь потому, что пытаюсь помочь, понять, но можешь ли ты вспомнить, когда именно твой отчим начал…

– Проявлять жестокость?

В глазах Ларкиры светилось раскаяние.

– Да.

– Как только моя мать умерла, все изменилось. Я сам изменился. Как и слуги, этот дом, земля. Весь Лаклан словно погрузился в траур. И в течение очень долгого времени я принимал такое положение дел.

– Почему же перестал?

– Из-за моего народа, – просто ответил Дариус. – Я был еще совсем юношей, но однажды взял лодку, чтобы выбраться с Касл Айленда, и оказался в Имелле. Состояние города повергло меня в шок. Прошел всего год, но казалось, все пришло в запустение не одно десятилетие назад. Когда-то ломившиеся от добычи рыбные прилавки были закрыты, дома заброшены, маленькие дети попрошайничали на улице. Я не понимал, что именно могло так быстро уничтожить такой процветающий порт, как Имелл. Только вернувшись домой и придя в себя я увидел истинное положение вещей. Некоторые части замка выглядели так, словно их перевернули вверх дном, хотя слуги усиленно делали вид, что ничего не произошло. Почти каждый вечер мой отчим устраивал званые вечера, и его гости были не прочь покинуть поместье с гобеленом, дорогой реликвией или сундуком, полном серебра. Я не знал, где он нашел этих соратников, но нас посещали бесконечные толпы, явно обладающие худшими из видов порока. Герцог начал пить еще в последние месяцы жизни моей матери, но делал это незаметно, обычно поздно ночью. Лишь находясь рядом можно было почувствовать запах алкоголя в его дыхании. Но год спустя это стало его обычным состоянием.

Месяц я наблюдал за всем этим, видел, как те небольшие деньги, которые приносят арендаторы, тратятся на его пороки. А затем, прямо на глазах у его гостей, я начал спорить с ним. Тогда меня ударили в первый раз.

– О Дариус…

– Нет. – Он поднял руку, останавливая дальнейшие жалостливые слова Ларкиры. – Герцог преподал мне хороший урок. Стало очевидно, что Хейзару плевать на все, даже на благополучие Лаклана, о котором, я точно знаю, пеклась моя мать. Поэтому я взял на себя смелость узнать все о том, как правильно управлять этими землями, хотя у меня не было для этого никаких полномочий. Затем мой отчим на какое-то время исчез, и я надеялся, что, возможно, он никогда не вернется. Но Хейзар вернулся, и вдобавок к этому очень сильно изменился.

– Как так?

– Он казался… в некотором смысле сильнее и моложе. Больше не бродил по замку в грязных и помятых костюмах, снова одевался безупречно. Но самое главное – взгляд, то, как он смотрел на меня, как он смотрит на меня сейчас…

– Словно ты добыча.

Дариус встретился взглядом с Ларкирой, не желая подтверждать ее слова, но в этом и не было необходимости. Он никогда не испытывал такого страха, как в те первые несколько лет после возвращения Хейзара.

– После этого начались шторма, – сказал он. – А со временем… пришли и раны.

После сказанного в комнате надолго воцарилась тишина. Дариус видел, Ларкире хотелось высказаться. Лишь в одном взгляде скользило обилие эмоций: печаль, гнев, сожаление, а еще обещание возмездия. Но она молчала, будто знала, он поделился всем этим ради себя самого, а не ради нее. Ему словно наконец позволили дышать, и он был безмерно благодарен за это. Дариус никогда никому не рассказывал эту историю. Даже Боланду он не признавался в своем страхе перед отчимом. Но Ларкира, эта женщина, все еще практически незнакомка, заставляла его делиться даже самыми мрачными мыслями.

Неужели эта форрия действительно превратила Хейзара в чудовище? И дело не в том, что герцог просто ненавидел доставшегося ему в наследство пасынка и ревновал свою жену к ее ребенку? Или, возможно, горе стало причиной для обоих вариантов.