Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи - Мериел Шиндлер

Мне интересно: в перерывах между речами об истреблении женщин и детей обсуждали ли Гофер с Гиммлером по-дружески ситуацию с кафе и трудное положение, в котором оказался Гебль? Конечно, и сам Гебль многое для себя сделал. Его пятнадцать лет уменьшились до семи, и наказание смягчили, отправив его на фронт; перед этим он получил недельный отпуск для свидания с женой. Гебль сообщал, что Гиммлер поговорит о кафе прямо с Гофером, когда тот в следующий раз приедет в Инсбрук; он также выразил надежду, что его фронтовая служба закончится к Рождеству 1943 года и тогда он вернется в Инсбрук.

Во время «отпуска» он попросил своего юриста начать выкуп активов, отобранных государством, и забеспокоился, кто окажется владельцем кафе; его явно волновало, как Гиммлер прикажет Гоферу им распорядиться. Одновременно Гебль дал юристу указание ни с кем и нигде не говорить о кафе, если на фронте с ним что-то случится: «Нам приходится сражаться в одиночку, но надеюсь, что мы победим, как и раньше».

Гебль носился с планами оставить кафе детям, но, как он признался юристу, многое зависело от Гофера. 16 сентября 1943 года Гебль обратился в мюнхенский суд с просьбой о возврате ему некоторых предметов, которые он считал необходимыми для нормальной работы кафе, в том числе граммофонных пластинок, пианино и трех радиоприемников, – все они были приобретены на черном рынке. Значит, музыке в кафе «У Гебля» все еще отводили важное место.

В следующем месяце, перед тем как отбыть на фронт, Гебль отписал половину дома на жену, а четверть – на двух несовершеннолетних сыновей, Петера и Дитера. Он сумел выстоять, и теперь нужно было думать, как жить дальше.

Гебль благополучно вернулся с фронта и продолжил управлять кафе до тех пор, пока в самом конце войны его не «закрыли» бомбардировки союзников.

Уоппинг, Лондон, 2020 год

Передо мной две художественные открытки, которые Гуго вклеил в фотоальбом о своем кафе. Они были отправлены всего за несколько месяцев до войны. Первая, от 8 февраля 1939 года, изображает южнотирольских охотников в кожаных штанах и шляпах с перьями и была отправлена из Италии. Я думаю, что по замыслу отправителя она должна была напомнить Гуго, как хорошо ему там было.

В Лондон ее послал один из бывших сотрудников кафе «У Шиндлеров» по имени Адольф Вермер. Адольф пишет: до сих пор горюет из-за того, что такого хорошего хозяина у него уже не будет. Я читаю список фамилий на плакате, сделанном сотрудниками Шиндлеров к 50-летию фирмы, но не нахожу его там; значит, он поступил на работу позже.

Через три недели, 24 февраля, Адольф пишет снова, теперь на открытке с ночным видом Рейна. Он в Германии, в Кельне, и, очевидно, выполняет там какое-то поручение Гуго. Из текста открытки понятно, что он приехал получить деньги, которые Гуго давал кому-то взаймы. Адольф называет город «обителью ужасов», видимо реагируя на то, что увидел на улицах Кельна, в самом сердце нацистского государства.

Осмелюсь сказать, что в 1939 году Гуго нужны были эти деньги, хотя и не уверена, что он их получил. Укрывшись в Лондоне, Эдит и Гуго обменяли свой статус крупной рыбы в маленьком пруду Инсбрука на скромное пособие беженцев и жизнь в периферийном пригородном районе большого зарубежного города.

Я знаю, что лондонский клон кафе «У Шиндлеров» так и остался лишь в планах. У Эдит и Гуго нет необходимого капитала и связей, чтобы начать свое дело, да и военное время не самое подходящее для такого рода начинаний. Самое главное сейчас жить тихо и скромно; выживать, а не процветать.

Я не думаю, чтобы Гуго знал о том, как Гебль еле спасся от смертной казни, но интересно, как отреагировал бы он, если бы узнал о вмешательстве Гиммлера. Гордился ли – хотя бы чуть-чуть – тем, что его кафе оказалось столь важным для Инсбрука и нацистского режима, что вопрос его выживания решал лично рейхсфюрер?

Инсбрук, Австрия, 21 сентября 1941 года

Эгон Дубски пока еще находится под надежной защитой санатория в Галле, под Инсбруком. В этот день доктор Эгон Брожек, назначенный доверительным собственником активов Эгона, пишет письмо юристу Луизы Дубски.

Брожек желает знать, готовы ли Эгон с Луизой продать магазин Дубски и винокуренное производство по адресу Хайлиггайстштрассе, дома 2 и 2А. Виноторговец по имени Франц Гутман, проживающий на этой же улице, уже некоторое время желает их приобрести, и доктор Брожек хотел бы сейчас прояснить этот вопрос.

Брожек подчеркивает, что категорически не признает права Луизы на эту собственность; тем не менее Гутман хотел бы заручиться ее согласием. В конце письма он заявляет, что если она не соглашается продать за 160 000 рейхсмарок все, включая инвентарь, то он примет меры к принудительной сделке, и в этом его поддерживает комиссар по арианизации Герман Дукснойер.

В следующем месяце Дукснойер, Брожек, Гутман и один гестаповец наносят визит в квартиру Луизы над магазином в доме на Хайлиггайстштрассе, где она живет со свекром, Леопольдом. Луиза решительно отказывает в продаже Гутману, чем вызывает ярость комиссара Дукснойера, который разражается угрозами: «Мы и без подписи все продадим… Фрау Дубски, если вы поможете, то мы оставим вашего мужа долечиваться в Галле, ну а если нет, то сегодня же отправляем его в Польшу».

Брожек потом признается, что не помнит никаких подробностей этой встречи, кроме того, что он все время молчал и его «расстроили» слова Дукснойера. Каждому понятно, что название «Польша» означает для еврея. Это страна, из которой не возвращаются.

В земельном архиве Инсбрука я обнаружила послевоенный отчет о посещении квартиры Дубски. Архивист вручил его мне со строгим наказом не перепутать порядок старых листов, выпадающих из подшивки. Когда я взяла в руки бледно-зеленую папку, прошитую тонкой нитью, и увидела ветхие желтоватые страницы, местами порванные, с еле заметными буквами, то поняла: из них-то и станет понятно, что же произошло с Дубски. В папке хранилась часть материалов послевоенного дела по реституции, а «политическое заявление» на первой же странице было весьма недвусмысленно: действия Брожека, Дукснойера, Гутмана и некоего доктора Бильгери назывались «особенно ужасными».

После визита в квартиру Луиза поспешила к своему юристу, доктору Вольфгартштеттеру, и получила от него однозначный совет: продавать немедленно и не слишком торговаться, если ей дорога жизнь мужа. Луиза призналась: чтобы оставить мужа в Инсбруке, она готова была отдать все хоть даром, но Вольфгартштеттер заверил, что в этом нет нужды и они попробуют выручить хорошую цену. Теперь уже я отметаю все подозрения, что Луиза вышла за Эгона только для того, чтобы сначала прибрать к рукам его бизнес, а потом и передать все своим братьям.

Вольфгартштеттер рассказывает, как потом на квартире состоялись переговоры с участием его самого, Луизы, Брожека, Дукснойера и высокого офицера-гестаповца из Берлина, который, как ему сказали, был прислан следить за тем, чтобы все «прошло гладко». Сразу же возникла проблема с инвентарем: он принадлежал совместно Леопольду и Эгону, а так как Вольфгартштеттер представлял одну лишь Луизу, он не хотел разбираться еще и с ним.