Секрет покойника - Том Харпер

Константин улыбается сыну хитроватой улыбкой, полной обещаний. Оба только что сбросили с плеч тяжкую ношу. Чувствую, что я здесь лишний.

— Мы переделаем империю по образу и подобию божьему, — говорит Константин. — Это будет новый, прекрасный мир. Но ничего не изменится, если мы не убедим людей, что прежде они должны измениться сами.

Крисп кивает, хотя видно, что он все еще ошеломлен.

— Но если Церковь раздираема разногласиями, можем ли мы на что-то надеяться?

Забудьте про надежду, думаю я и мысленно возвращаюсь в Фессалоники. Перед моим внутренним взором возникает кровь, стекающая по красному мрамору, мне кажется, будто я слышу, как своды дворца сотрясают стенания Констанцианы. Вот так ты хранишь свой мир. Ну почему они не пощадили мальчика?

Константин садится на край кровати. Крисп занимает место с ним рядом.

— Скажи, как, по-твоему, нам убедить ариан смягчить свои взгляды?

Крисп качает головой.

— Ария не переубедить. Если бы дело было только в нем одном — может быть, но его идеи получили поддержку у влиятельных покровителей, так что отступать он не станет. Этим он унизит Евсевия.

— Все эти вопросы насчет Троицы — они такие темные, что лучше их вообще не задавать, — по лицу Константина видно, что он действительно опечален. — Если бы кто-то и задал, у людей должно хватить ума, чтобы не отвечать на них.

— Теперь уже поздно. Вопросы заданы, значит, нужно искать на них ответы, — с этими словами Крисп достает из складок туники небольшой свиток.

Константин издает стон.

— Очередная петиция?

— Александр из Кирены, мой бывший наставник. Надеюсь, ты его помнишь. Он составил Символ веры.

Христиане обожают составлять символы веры. Это такой документ, в котором они перечисляют качества своего бога. Этот собор для того и созван, чтобы найти среди них такой, под которым все епископы согласились бы поставить свою подпись.

Константин читает свиток до конца. Даже в таких заумных вещах, как христианское вероучение, его острый глаз тотчас же извлекает самое главное.

— Эта фраза «Христос рожден от бога, но не сотворен» — насколько я понимаю, Арий возражает именно против этого?

— Если Бог сотворил Христа, тогда Христос есть нечто отличное от Бога. Но если он рожден от Отца, значит, сущность их едина, и Христос существовал столько же, сколько и Бог Отец.

— Значит, Отец и Сын имеют единую сущность, — я вижу, как эта мысль укореняется в сознании Константина. За этим следует недолгое обсуждение, которое я пропускаю мимо ушей. Самое главное — этот вывод.

— Ты должен подбросить им мысль, — говорит Крисп, указывая на груду петиций, что по-прежнему валяются на кровати. — Как по-твоему, зачем они принесли тебе все это?

— Чтобы разозлить меня?

— Потому что им требуется тот, кто их рассудит.

На следующее утро в парадном зале дворца Константин созывает заседание собора. Епископы стоят длинными белыми рядами, ждут, когда Константин займет свое золотое кресло. В воздух, требуя к себе внимания, взметнулись несколько десятков рук. Но взгляд Константина устремлен поверх них, затем он указывает на старого наставника Криспа.

— Собор дает слово Александру из Кирены.

Старик — тучный, с суровым лицом, в темной бороде обильно поблескивает седина — встает и начинает говорить. Его слова для меня ничего не значат, но я до сих пор помню начало его речи.

— Мы веруем в Единого Бога…

Стоило ему закончить, как Евсевий вскочил на ноги. Впрочем, Константин не дает ему слова. Вместо этого он благосклонным взглядом обводит присутствующих епископов.

— Лично мне это представляется разумным, — говорит он. — Более того, это очень близко к моим собственным взглядам. И если бы вы четко и ясно указали, что сын имеет единую сущность с отцом…

— Омоусия, — услужливо подсказывает переводчик греческое слово.

— …то кто бы стал с этим спорить?

Он вновь обводит глазами зал. Наконец его взгляд останавливается на Евсевии — тот по-прежнему стоя ждет, что ему дадут слово.

— Епископ?

Евсевий облизывает губы и прочищает горло. Пальцы нащупывают невидимую глазу нитку на мантии. Евсевий туго наматывает ее на толстый палец до тех пор, пока тот не становится красным.

— Я…

Он проиграл. Он либо может назвать Константина еретиком, либо принять компромисс. Самоубийство или капитуляция.

Евсевий широко разводит руками.

— Ну, кто бы стал с этим спорить?

Константин довольно улыбается. Остальные епископы — а таких большинство — громко топают ногами и аплодируют.

Улыбка Евсевия длится ровно столько, сколько на него устремлен взгляд Константина.

Вспоминая теперь этот день, я не перестаю удивляться, как четко и ясно врезался он мне в память. А ведь с тех пор я даже о нем не думал. Его место вытеснили последующие события, которые изменили все. Это просто обломанный конец одной истории, которой не было. Он не вписывается в общую картину.

Можно сколько угодно говорить о том, что у отцов с сыновьями единая сущность. Можно записать эти слова в Символе веры, под которым поставили подписи двести сорок семь епископов (Арий и еще двое фанатиков отказались и были отправлены в изгнание). Но истинными они от этого не стали.

Отец создает сына. Они — не одно и то же.

Белград, Сербия, наши дни

Как сказал Николич, крепость Сингидунум — нынешний Белград — смотрела на варваров на другом берегу Дуная. Кстати, крепость сохранилась до сих пор, и называется цитадель Калемегдан. После римлян кто только не возводил стены на ее фундаменте: и средневековые сербы, и турки-османы, и австро-венгры. С фонарного столба свисало красное знамя, украшенное золотым львом и словами «Leg IIII Flavia Felix», в честь «счастливого» четвертого легиона, воины которого, собственно, и заложили фундамент крепости. Увидев его здесь, Эбби испытала настоящее потрясение. Ей тотчас вспомнилось, как она смотрела в окуляр увеличителя в лаборатории Шая Левина на того же льва и ту же надпись на поясной пряжке мертвеца.

Неужели и он был здесь? Неужели я иду по его следам?

Теперь крепость превращена в парк — зеленый анклав, раскинувшийся на высоком мысу в месте слияния Савы и Дуная. Здесь среди старых фортификационных сооружений змеились пешеходные дорожки. Летом в парке искали спасения от жары и туристы, и местные жители. Осенью здесь в основном можно было увидеть собачников и любителей бега трусцой. Впрочем, сегодняшний день, похоже, был исключением. Металлические барьеры отгородили несколько дорожек в нижней части парка, где собрались атлетического вида мужчины с приколотыми на груди номерами, ожидая, когда начнется забег. За заграждениями стояли редкие ротозеи. Возле входа расположился со своей тележкой продавец мороженого, читавший какой-то журнал.