Собрание сочинений в десяти томах. Том 7 - Юзеф Игнаций Крашевский

Он учился вместе с моим мужем в Митавской гимназии; человек еще не старый, приличный, очень хорошо образован, только невыносимо нахален. По целым дням болтал с Драминским… Но он говорил, что отлично тебя знает, что был вместе с вами теперь в Италии… что это старинное знакомство, еще при твоем первом муже… Он что-то шептал на ухо моему Драминскому, и они смеялись.

Пани Серафима стояла бледная от гнева и волнения. Она пожала плечами.

— Нелепый хвастун, — воскликнула она. — Советую тебе не принимать его. В какой только дом ни вступит, он старается потом отомстить за гостеприимство.

— Стало быть, ты действительно знаешь его? — спросила Адольфина. — Мне он тоже не нравится.

Тем разговор и кончился. Адольфина убедилась, что Бюллер не солгал, а ей этого только и было нужно.

"Бедный Мечислав! — подумала она. — И мы первые познакомили их на несчастье. Это останется у нас с мачехой на совести".

Был еще и второй консилиум, которого пожелала Адольфина. Мечислав приехал с другим доктором, пробыл недолго, ограничился медициной и ушел как только мог скорее.

Пан Драминский, гостеприимнейший из смертных, зная, чтя нельзя платить Мечиславу за визиты деньгами, желал хоть чем-нибудь отблагодарить его. Он долго ломал голову и наконец при третьем посещении Мечислава взял с него слово поужинать с ним вдвоем. Он так просил, что не было возможности отказать. Для бедного Мечислава вечерние выезды из дому, без ведома жены были невозможны; она не любила отпускать его, и о каждом часе он должен был отдавать отчет. И на этот раз, по обыкновению, он сказал правду: что обещал Драминскому быть вечером и что должен сдержать слово. Во многих отношениях это не нравилось жене, она не любила, чтоб он виделся с Адольфиною, боялась, быть может, также и встречи с Бюллером. Она покраснела и воскликнула, едва удерживаясь:

— Ничего не может быть мне неприятнее.

— Почему?

— Я не люблю, когда ты бываешь с Адольфиною.

— Могу поручиться, что ее не будет. Знаю, что доктор предписал ей ложиться спать пораньше, а мы с Драминским не будем даже и у них в квартире.

— А где же?

— Поужинаем в ресторане, — отвечал с улыбкой Мечислав. — Но, помилуй же, Серафима: неужели, как школьник, я должен отдавать отчет в каждом шаге и во всем испрашивать разрешения!

— Я ведь этого, кажется, не требовала, но имею право на недовольство.

— Оттого, что мы поужинаем с Драминским?

— Дурное общество, дурное общество! — говорила Серафима. — Впрочем, делай как знаешь.

Мечислав уже не говорил больше об этом, и в назначенный час встретился в отдельной комнате ресторана с Драминским. Последний умел принимать и потому все устроил самым изысканным образом. В минуту, когда именно он обдумывал ужин, подвернулся как бы случайно граф Бюллер.

— Э, милый мой, — сказал он, — а меня, стало быть, не думаешь приглашать! Я никогда не простил бы тебе этого. Напрашиваюсь силой…

Любой другой был бы приятнее для пана Драминского, но он ничего не мог поделать: он был слишком вежлив, чтоб оттолкнуть подобное напрашивание. Общество Бюллера очень не нравилось также и Мечиславу, после путешествия в Италии, где граф постоянно гонялся за ними. Увидев его за столом, он нахмурился; однако они раскланялись учтиво. Возникала какая-то холодность. Пан Драминский тер себе лоб с досады.

— Послушай, любезный, — шепнул он на ухо Бюллеру, — если ты сделаешь малейшую неприятность, ей-Богу буду стреляться.

— Будь спокоен, — отвечал граф тоже шепотом, — я совершенно не думаю об этом. У меня совершенно другое дело.

Пошептавшись таким образом, они уселись. Пан Драминский наливал немилосердно стаканы и заставлял пить. По этому случаю имелся у него неисчерпаемый запас преданий, он знал все эти шуточки, пословицы, формулы, заклинания и одолевал всех упорствующих. При первых двух блюдах он употребил все могущество слова, чтоб подпоить гостей, будучи того убеждения, что после вина все будут чувствовать, подобно ему, аппетит.

Так дошло дело до шампанского. Многие не любят этого вина, но на тех, кому оно нравится, оно имеет то влияние, что изощряет остроумие и развязывает язык. Мечислав не слишком его любил, но пан Драминский пил как воду.

Было уже поздно, во всем ресторане никого, прислуга дремала. Бюллер встал со стаканом в руке.

— Пью за здоровье доктора Мечислава Орденского! — сказал он. — Пью от души, потому что уважаю его, а что уважаю и ценю, дам тому доказательство… и затем именно пришел сюда. Прошу только, любезнейший доктор, не сердитесь и не горячитесь, пока не окончу рассказа, который я принес для вас; потом, когда признаете меня в чем-нибудь виновным, готов на всякую ответственность, какой только пожелаете.

— Какую ты еще тут новую историю выдумываешь? — спросил сердито пан Драминский. — Оставь нас в покое.

— Любезный товарищ, делай со мной что хочешь, но я пришел за этим и выполню свое намерение. Поэтому я попрошу молчания, а вы слушайте, и баста. Я обращаюсь к вам, — сказал он Мечиславу. — Можете иметь самое дурное мнение обо мне, потому что и вам, и вашей супруге я страшно наскучил. Хочу оправдаться и расскажу вам всю свою историю. Я был гораздо моложе, когда познакомился с пани Серафимой, которая в то время была еще женой несноснейшего тирана и имела право считать свою жизнь пыткой. Пани Серафима была прелестна как ангел, несчастна, очаровательна… Я полюбил ее. Невзирая на все предосторожности ревнивого старика, мне удалось войти к нему в дом… Он доверился мне, я обманул его. Я привязался к ней душой и сердцем, готов был отдать за нее жизнь. Мне платили взаимностью.

Мечислав вздрогнул.

— Извините, — продолжал Бюллер, — признания мои могут быть вам неприятны, но они необходимы. Да, мне платили взаимностью, и отношения наши зашли так далеко, что мы обручились черными кольцами, из которых одно видите у меня на пальце, а Другое могли видеть у нее, если она его не сбросила.

Мечислав припомнил сцену с черным кольцом в день свадьбы.

— Будучи уверен в ее сердце, — говорил далее граф, — я терпеливо ждал. Но горе тому, кто поверит женщине. Явился красивый блондин, а так как я имею несчастье быть брюнетом, то предпочли блондина, а меня отвергли со стыдом… Но я воспылал местью, потому что любил, и мне удалось сделать блондина калекой на всю жизнь. Вот моя история. Сердце разбито, судьба исковеркана, жизнь надломлена… Удивительно ли, что я поклялся этой женщине отплатить самым беспощадным мщением? Судите меня, но по этим словам не можете еще осудить справедливо. Я передал вам содержание, но вы не видели гнусности поступков со мной, моей пытки,