Октавиус - Эрнест Марцелл

Настроение команды резко изменилось после этих слов, и мы решили воспользоваться этим.

– А если впереди нас также ждет затор? – спросил Генри.

– Тогда мы попытаемся обойти его. Но если нам не удастся сделать это, то сразу поворачиваем назад, – ответил я. – Даю слово! Но в таком случае риск возрастет во много раз.

– Хорошо, сэр, – сказал Обсон после недолгого молчания. – Нам надо посовещаться…

– Пусть будет так, ребята, – ответил Ситтон. – Очень надеюсь на ваше благоразумие… Уберите убитого на палубу.

Сохраняя молчание, мы вышли из кубрика. Оказавшись на палубе, я немедленно закурил трубку, руки у меня подрагивали, и я нервно кусал губы, сплевывая за борт.

– Ну, юноша. – Ситтон, подойдя сзади, успокаивающе положил мне руку на плечо. – С крещением вас.

– Я же убил его… – пробормотал я, все еще не осознавая до конца свой поступок.

– Ваши действия были правомерны, – холодно заметил Ситтон. – Неподчинение капитану есть грубейшее нарушение морского устава и может привести к гибели судна и всего экипажа. Я сделаю отметку об этом инциденте в судовом журнале. Не забудьте, что этот человек без колебания выбросил бы за борт вас и вашу супругу – я хорошо изучил его характер, вот только до сегодняшнего дня он еще не осмеливался открыто выступать против меня…

С этими словами он удалился на ют, оставив меня одного в глубоком раздумье.

«Октавиус» с зарифленными парусами продолжал медленно дрейфовать вперед. Постепенно смеркалось – ночи были все еще светлые, но быстро опускались полусумерки, постепенно становившиеся все темнее, и температура по ночам падала практически до + 14 °F. На корабле зажглась цепочка фонарей, освещавших палубу, стало холодно, легкий пар начал идти изо рта.

Я спустился вниз в каюту, где меня встретила не на шутку встревоженная Элизабет. На вопрос, что произошло, я успокоил ее, сказав, что случилось некоторое недоразумение среди членов команды, но теперь вопрос решился. Только чудовищным усилием воли я сумел подавить в себе нервную дрожь, не отпускавшую меня с момента убийства, дабы не испугать жену еще больше. Ситтон был здесь же, и только быстрые движения его рук выдавали степень крайнего напряжения. Метью неподвижно сидел в кресле, подперев волосатой рукой лохматую голову. Берроу продолжал рисовать что-то на карте, но лицо его нервно подергивалось. Мы были готовы ко всему – и испытали даже некоторое облегчение, когда через час постучали в дверь.

Меня все еще трясло, поэтому я зашел к Ингеру, молчаливо сидевшему в своей каюте и хмуро рассматривавшему анатомический атлас. Кажется, из всей команды один только доктор не участвовал в мятеже. Он вообще был в команде словно отшельник и жил будто не судовой жизнью, а какой-то своей особенной.

– Добрый день, – сказал я с некоей робостью. – Что-то меня знобит. У вас есть что-нибудь?

– Конечно, – ответил тот. – В Кантоне я не терял времени даром… Женьшень, медвежья желчь и еще кое-какие дары из кладовой природы. Тайга – так называют это место русские…

С этими словами он встал и, наполнив из темной бутылки стакан, протянул его мне:

– Выпейте. Это старинное китайское снадобье на основе высокогорных трав. В отличие от традиционного средства – алкоголя, оно действительно успокаивает нервную систему, не затуманивая разума. Природа не любит лжи, хотя зачастую именно крепкий алкоголь является единственным спасением после укуса тамошних клещей, способного быть не менее опасным, чем укус ядовитой змеи. Хотя как именно он воздействует на укус, для меня до сих пор остается загадкой…

Доктор пожал плечами и вновь уселся на свое место.

– Я не увидел вас в кают-компании, – сказал я через минуту.

– Мне нечего было там делать, – ответил тот. – Я врач, и моя задача – лечить больных, помогать страдающим и облегчать муки умирающих, а не участвовать во всякого рода конфликтах. Я верующий – и верю, что Господь не для того направил меня на этот путь, поэтому мне противно всякое убийство, равно как и насилие…

– Если бы я не пролил сегодня кровь, то неизвестно, к каким последствиям все это привело бы, – ответил я после недолгой паузы. – Возможно, что все мы были бы уже мертвы…

Ингер отложил атлас и посмотрел на меня. У него были темные, оливкового цвета глаза с выражением глубокой грустной задумчивости – так смотрят истинные мудрецы.

– Я ходил с Метью, когда тот был капитаном брига «Гроу», и он на моих глазах убил человека. Это было возле острова Элсмир – тогда мы попали в тяжкие ледовые условия. Один из матросов сошел с ума и, забравшись на грот, принялся топором крушить снасти. Никакие уговоры и угрозы не могли утихомирить буяна. Сутки, не прерываясь ни на секунду, безумец продолжал свою разрушительную деятельность, а Метью оставалось только смотреть на это. Многие из команды имели на него зуб и могли специально обвинить его потом в умышленном убийстве – его скверный характер на этот раз сыграл с ним злую шутку. Только когда на горизонте появилось наконец другое английское судно, Метью пошел на сближение с ним и, призвав того капитана в свидетели, точным выстрелом из пистолета снял безумца с мачты…

– Что вы этим хотели сказать? – спросил я.

– Бог всему судья, – ответил тот. – Вы поступили сегодня согласно ситуации. На вас и капитане лежит ответственность за жизнь всех тридцати двух человек, в том числе и леди Элизабет…

Несколько успокоенный, я вышел наверх. Поднялась ночь – она была еще не совсем темная, но ясно ощущался холод. Я вздернул воротник и надвинул поглубже монмутскую шапку: пар уже ясно шел изо рта, палуба и ванты сверкали от инея. Было тихо, и «Октавиус» неслышно скользил меж рядов молчаливых ледяных полей, возвышавшихся далеко по оба борта. Огни горели по всему периметру судна желтым мертвенным светом. Я посмотрел на термометр: столбик показывал двадцать градусов ниже нуля.

Впереди было еще около трех тысяч миль безжизненных остров и ледяных проливов, прежде чем мы выйдем к Гренландии. А если впереди очередной затор или мы упремся в глухой залив? Если мы потеряем ход, то шансы вмерзнуть в лед и уже никогда не выбраться отсюда были почти стопроцентными. Лето кончилось, и скоро мороз начнет наступать на нас с неимоверной силой и скоростью, к тому же в этих местах есть вечные льды, стоящие круглый год. Успеем ли мы вернуться хотя бы на достаточное расстояние к обитаемому берегу Канады, чтобы, если нам придется покинуть судно, суметь добраться до него…

– Доброй ночи, сэр О’Нилл, – подошел сзади Обсон. – На борту все спокойно…

– Холодная ночь, – сказал я, всматриваясь в окружавшие нас льды, словно пытаясь рассмотреть там какое-либо движение.

– Зимой в этих местах температура доходит до минус шестидесяти, – сказал Обсон. – Плюнешь под ноги, и плевок застывает прямо в воздухе аж с шипением и твердым комком ударяется о землю. Я когда был на Таймыре, там местные выливают горячие помои на улицу, и собаки – а их там гибель просто, – подбегают и вылизывают их, пока еще горячие. И вот если наступит тварь какая случайно да примерзнет лапой – все, конец. Так и застывает, стоя на месте, и до весны стоит, обледенев. Собака-то не волк, лапу себе не отгрызет. Раздетый человек если на улице окажется, то через двадцать минут концы отдает. И это еще южнее. А тут если к металлу голой рукой притронешься, то привет – так обожжет, что кожу до мяса снимет. Не для слабаков места.