Тайная жизнь цвета - Кассия Сен-Клер

Образцовым черным животным, однако, является ворон. Во́роны не только потрясающе выглядят, они еще и невероятно умны — это было известно давно. Такие качества сделали воронов весьма важными фигурами во многих культурах: так, во́роны являются спутниками греческого бога Апполона, кельтского бога Луга и германо-скандинавского Одина. Во́роны Одина снискали наибольшее уважение. Их имена — Хугин («Думающий») и Мунин («Помнящий»). Они путешествуют по миру по воле и от имени своего патрона, собирая для него информацию, что делает Одина практически всесведущим[752].

Древние воины-германцы носили символ ворона на одежде и, вероятно, пили кровь этих птиц перед битвой. Этот обычай укоренился настолько, что в 751 году архиепископ Майнца Бонифаций писал папе римскому Захарию, перечисляя животных, которых поедают германцы-язычники (включая аистов, диких лошадей и зайцев), испрашивая, каких животных он должен запретить поедать первыми. Ответ папы был однозначным: его список возглавляли во́роны и воро́ны. Возможно, Захарию пришли на ум строки из Книги Левита, определяющие «чистых» и «нечистых» животных: «Из птиц же гнушайтесь сих [не должно их есть, скверны они]: … всякого ворона с породою его»[753].

Метафорические черные животные давно преследуют человека. В письме от 28 июня 1783 года Сэмюэл Джонсон жаловался на свою депрессию в образе черного пса:

Век спустя Джон Рёскин дал ужасающее описание того, как начинается психотический срыв: «Большой черный кот выпрыгнул из зазеркалья»[755]. Черный пес депрессии преследовал и Уинстона Черчилля. В июле 1911 года он писал жене о немецком докторе, который излечил от депрессии его друга. «Я думаю, это могло бы быть полезно и для меня — если мой черный пес вернется, — размышлял Черчилль в письме. — Он сейчас, похоже, где-то далеко — какое облегчение! Все цвета вернулись на картину. И ярче всех — цвет твоего милого лица»[756].

«В начале, — говорит Библия, — Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною». Затем сказал Бог: «Да будет свет». И стал свет. Верите вы в это или нет, но силу этого образа — Бога, приносящего свет в кромешный мрак, — невозможно отрицать.

Кромешный мрак — самый ужасающий вид темноты. Боязнь ее преследует людей, возможно, еще с тех дней, когда они не умели разводить огонь. Этот страх универсален. В темноте мы очень остро ощущаем свое видовое несовершенство: наше обоняние и слух недостаточно развиты для надежной ориентировки в мире, наши тела — мягкие и слабые, мы не можем убежать от хищников, те без труда нагонят нас. Оставшись без зрения, мы уязвимы. Наш ужас настолько безотчетен, что мы готовы видеть ночь кромешной и непроглядной, даже если она таковой и не является. Спасибо луне, звездам и — с относительно недавних времен — огню и электричеству, что ночи, в которые мы не видим ничего, случаются крайне редко, и мы знаем, что солнце раньше или позже все равно взойдет. «Кромешный» — очень подходящий эпитет, это слово происходит от слова «кроме» в значении «вне», «внешний» — то есть потусторонний, не принадлежащий этому миру[757]. Возможно, поэтому мы ощущаем ночь, по крайней мере фигурально, как нечто большее, нежели просто отсутствие света. Это неизбежный, каждодневный шаг к смерти.

Следы нашей антипатии к ночи и тьме встречаются в разных культурах и эпохах. Нюкта, древнегреческая богиня ночи, — дочь Хаоса; среди ее детей есть, конечно, Сон, но есть и более зловещие Му́ку, Раздор и Смерть[758]. Германо-скандинавская богиня ночи Нотт носит черные одежды, ездит на колеснице, в которую запряжен вороной конь, и набрасывает на небеса мрак, словно покрывало[759]. Ужасная, кромешная тьма формировала и символическую связь со смертью, которую вполне можно представить как бесконечную печальную ночь. И Яма, индуистский бог смерти, и Анубис, его древнеегипетский коллега, имеют черную кожу.

Кали, грозную индуистскую богиню созидания и разрушения, чье имя на санскрите означает «Черная», обычно изображают с черной кожей, в ожерелье из черепов; в одной из четырех рук она держит меч, в другой — отрубленную голову[760].

Во многих культурах черный — цвет траура. В легенде о Минотавре в изложении Плутарха девушек и юношей, которых ежегодно отправляли на Крит в качестве дани, везли туда на корабле с черными парусами, «поскольку они шли на верную смерть»[761]. Ужас перед кромешной тьмой отразился и в языке: латинское слово ater, обозначающее темнейший матовый черный (для обозначения мягкого глянцевого черного использовалось другое слово — niger), стало основой слов «уродливый», «печальный» и «грязный»; этимологически к этому корню восходит и английское слово atrocious — «жестокий», «свирепый», «отвратительный»[762].

Наиболее красноречивое выражение ужаса человечества перед кромешной темнотой одновременно одно из самых древних. Оно зафиксировано в египетской Книге мертвых, сборнике погребальных текстов. Книга была в ходу примерно 1500 лет, до 50 года до н. э. Писец Ани, оказавшийся в мире мертвых, описывал его так: