Разрушающие себя - Яна Мелевич

— Ты не приедешь? Рома сказал, что ты снова заболел, — обеспокоенный голос Феди резанул слух. Желание отбросить подальше чертов смартфон появилось внезапно и от того, как дрогнули мои пальцы, Гриша прищурился.

— Простыл немного, — хрипло отозвался я, почти с ненавистью посмотрев на Соболева. — И я не принимаю ничего, не бойся.

— Васька каждый день ждет твоего прихода, — вздох облегчения создал помехи в динамике, но реакция мелкого была однозначной. Он испугался моего срыва, только не знал, какую реакцию вызвал его звонок.

— Никита?

— Да? — я затаил дыхание, крепче сжимая пальцами корпус.

— Диана больше не придет, да? — Федя шмыгнул носом, не представляя себе, какие эмоции вызвал этот несчастный вопрос. — Рома сказал, что она ушла с ангелами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Стоило разговору завершиться, Гриша протянул руку, чтобы забрать свой смартфон, и не дрогнул, когда аппарат полетел в стену. Наверняка экрану пришел пиздец. Соболев повернул голову, разглядывая телефон, точно кучку мусора, и сунул руки в карманы джинсов.

— Легче стало?

— Вон, — выдохнул я впервые за долгое время что-то отличное от привычных «не хочу» и «не голоден».

— Жаль, хорошая была вещица, — улыбнулся он как ни в чем не бывало и подошел к смартфону, поднимая его с пола. — Эх, экран накрылся, корпус пострадал.

— Уйди, — процедил я, слыша треск в собственной голове.

Паника набирала оборот, вся выдержка накрылась медным тазом Настоящий ужас, смешанный с ненавистью и отчаянием в единый коктейль — он отравлял организм изнутри. От горечи во рту стало вязко, захотелось сплюнуть на пол весь яд. Или на Соболева, который продолжал спокойно наблюдать за мной.

— Знаешь, я понимаю их беспокойство. Удивительно, сколь сильно ты погрузился в свою проблему и совершенно не замечаешь, как другие пытаются тебе помочь, — он говорил, говорил, размахивая руками.

Я попытался зажать уши, но помогало мало. Ему нужен срыв, Гриша стучал в мое грязное окно и звал подойти. От его голоса захотелось забиться подальше в угол, спрятаться там. Легче не становилось, стало только больнее — кто-то сильнее сдавливал оковы, не давая нормально вдохнуть.

— Думаешь, Диана радуется, глядя на тебя? — последняя капля перелила чашу терпения.

Я сорвался с места, бросаясь на него словно дикий зверь. Хотелось разорвать кожу, мышцы и переломать каждую кость, выдрать поганый язык. Он не смог больше говорить, никогда не посмел произнести имя Ди. Мы рухнули прямо на пол, только я не рассчитал сил. Организм ослаб за несколько недель, поэтому Грише ничего не стоило перевернуться и придавить меня собой. А я царапал паркет до крови на пальцах, отчаянно извиваясь под ним, кричал, брызгая слюной и вертя головой, точно в приступе эпилепсии. На мои отчаянные крики и Гришин зов прибежали с кухни остальные. Сейчас я сильнее всего походил на наркомана, отчаянно желающего получить дозу героина. Но приступ начал отступать, за ним уходили остатки последних сил на борьбу с этими людьми.

— Я принесу успокоительное, — услышал я панику в голосе Леры.

— Не надо, — отозвался Гриша где-то рядом, осторожно убирая руки. — Он в порядке.

Он наблюдал за мной, а я продолжал лежать, абсолютно беззащитный, ощущая себя выброшенной на берег рыбой. Спустя минуту собрал последние остатки затухающей энергии после мощного выброса адреналина в кровь и сел прямо на пол, бессмысленно смотря перед собой. Послышался шум, но я никак на него не отреагировал. Рома оказался ближе остальных. Коснулся моего плеча, затем потянул на себя за руку, обнимая точно ребенка.

«Это хорошо, если ты не влюбишься. Значит, не будет больно. А я все-таки эгоистка и не хочу тебя отпускать».

Я отчаянно врал, когда говорил, что не люблю тебя. Кажется, это чувство всегда. Не только к тебе. Ко всему миру, которому в сущности плевать. Видимо, оно не давало стать чудовищем, что пытались вырастить из меня.

«Однажды, тебе придется отпустить меня. Навсегда».

И мои обещания ничего не стоят. Не умею я их сдерживать, отсюда куча проблем и бед.

«Я бы хотела, чтобы у нас была вечность».

— Она говорила не так, — прошептал я, ощутив прикосновение Дианы к своим волосам.

Ни Лены, ни матери, ни деда в этом темном большом подвале. Оковы ослабли, а цепь стала такой длинной, что позволила подойти осторожно к окну и прикоснуться к мутной поверхности стекла. Диана все еще стояла рядом. Живая, со своей неизменной улыбкой и жаждой жизни в глазах. Она так близко — протяни руку, можно коснуться её. Хотя я понимал, что она лишь игра моего воображения. Но Гриша реален. Он оказался напротив меня, произнося слова Ди в один голос с ней:

— Ты научишься жить заново.

Соболев не сказал только одного. Загорская наклонилась, теплое дыхание пощекотало кожу, и я втянул носом воздух, ощутив аромат цветочных духов. Такой родной, привычный, дарующий покой.

— …а затем отпустишь меня, — прошелестел ее голос сквозь вату, заставляя цепи окончательно рухнуть на пол.

Четыре года спустя

Соревнование по баскетболу среди учеников восьмых классов школы-интерната проходило в недавно отремонтированном зале. Скрип подошв новеньких кроссовок под выкрики тренера вторил групповой командной поддержке со стороны зрителей.

— Капец, пропустил весь сезон считай, — застонал Федя, потирая гипс на руке и недовольно морщась. Василиса рядом с ним только загадочно улыбнулась, поднимая ясный взгляд.

— О, правда? — я с интересом посмотрел на мелкого, дующего щеки от недовольства. — Видимо, сальто назад твое тело сделало бессознательно и порыве научного любопытства.

— Чего начал? — огрызнулся Федька, демонстрируя все прелести переходного периода и юношеского максимализма. — Как мамка пилишь, достал уже.

Я протянул руку к его волосам, и он взвизгнул, пытаясь увернуться. Но от карающего меча еще не уходил ни один подросток. Василиса улыбалась, помогая держать Федю на месте. Вначале возмущения, крики, затем громкий хохот со всех сторон, за который мы после получили парочку внушений от директора интерната. Мол, нечего тут детей баловать чрезмерно.