Исповедь пофигиста - Александр Тавровский

Я уже, как Паша-бухгалтер, с подколкой. Хорошо, а?

— Короче, сколько лет вашей ласточке? Семнадцать?

— По паспорту двенадцать. А ты что, у нее спросил?

— Так, говоришь, Валя, мерзнет она? Отчего и по-пластунски ползет? Где вы ее подцепили? Колитесь!

— Там же, где и ты: у людей.

— Ну да, ну да… На шроте, у Васи. У другого Васи? Тогда еще короче. У нее в нутре, Валя, как у тебя: все сгнило, поржавело и тобой, блин, воняет. Забирайте ее с потрохами. Такая труба!

— Игорь, ты неправ! Дареному коню в зубы не смотрят и назад не возвращают. Такая труба! Правда, Света?

— Постой, постой… Где мои бабки?

— А где моя расписка? Хочешь, я расскажу тебе сказку? Не хочешь? Тогда слушай. У нас был лимузин, «рекорд» называется, старый-старый, гнилой-гнилой, самими купленный по глупости. Надоело нам с ним рядом ходить, он хоть и стар, а дорог: страховка, как у «мерса», бензин жрет, как «БМВ». Сам знаешь. В Германии его продать нельзя, только подарить, и то с доплатой, чтоб взяли. Вот мы его тебе и подарили. А чтобы ты наш подарок принял и в обиде не был, Светка тебя за твой счет кормит три раза в сутки, как молочного поросенка. Ты обедами-то доволен?

— Кончай свистеть! Где мои полторы тыщи?

— Ты чего кричишь на весь хайм? Чего тебя так перекосило, как будто тебя в первый раз трахают? Напугать нас хочешь? Не выйдет, мы питерские!

— Рвань вы столичная! Колеса с ними обмывал… Без расписки бабки дал, как путевым. Мы где, в лагере или в обкоме партии?

— Вел бы ты себя прилично, помогли бы этот тарантас толкнуть на Восток в Ханофе — у нас там кое-какие связи.

— А до Ханофы он доедет?

— Тебе на Украине новые подарки дарили? Кто, твои бандиты? А здесь Германия, страна экономная, здесь только гебраух дарят. Эх, ты, сирота…

Вот так раз! И шо будем делать? Бандитов-то рядом нет — ни Белого, ни Зорро. Вынули бы эту цацу из зеркальных лосин и Вале надели на голову. Носи, за это тыщи марок не жалко.

— Ну, что ж, — говорю, — ты, Валя инвалид, а Светка еще здорова. Ты, Валя, в Хильдесхайм уже документы отправил? Что, уже и комиссия была? И сколько дали? Всего пятьдесят процентов? Скоро мог бы получить сто, как слепой, и платили бы тебе на уход тыщу двести, потому что тогда ты уже ни рукой, ни ногой, ни хреном — благодаря мне. Но раз комиссовали — хрен с тобой. Больше не получишь, не надейся!

— Ты, Игорек, плебей. Нам с тобой рядом западло сидеть.

— Ах, даже так! Что же у нас было такое в Киеве? Или в Стрежевом? Нет, точно в Киеве. Не знаешь? А я знаю, хотя и не журналист!

Жил там один говновоз или шайсовоз, как хочешь. Жил, блин, зашибись! Говно ж — оно золото. Все, кто с ним возится, золотых дел мастерами называются. Вот ты, Валя, золотых дел мастер?

Говно ж, если его с умом развозить, — как героин. А что? День-два не вывезешь, на третий весь город в дерьме. Представляешь свой Питер в дерьме? А все важные персоны, вроде тебя со Светкой, толкутся на сухих местах и просят этого чудака из Киева их спасти.

Повозит он свое шайсе днем, а вечером отмоется, наденет самый лучший костюм от Кардена, и вперед по бабам. Ты думаешь, от него тогда говном воняет? Нет! Говном воняет от тебя, потому что руки после сранья не моешь, а об свою Светку вытираешь. А он в бане парится раз в сутки, и пахнет от него белым человеком. Говорю же: костюмчик, бабочка, проборчик лаковый и запах киевской сирени.

Ха! Ты боксера-собаку знаешь? И, конечно, считаешь, что она сопливая? Так все говорят? А боксер, блин, чистейшая тварь. Он когда побегает, ясное дело, весь в соплях: через язык потеет, куда их девать? Так он чего удумал? Мотнет головой и сух, как бэби, а все вокруг собачники, вроде тебя, кто смеялся над ним, в соплях до пояса. Откуда я знаю почему? Чтоб не смеялись.

Так и этот чувак. Все думали, что он — персона. И завотделом обкома партии тоже, и его дочка-сучка так думала, потому что он ей такие подарки дарил, по таким ресторанам водил — ее папа и рядом не лежал.

Уже и свадьбу наметили, а тут папа по своим партийным каналам докопался, кто его будущий зять.

— Что ж ты, — шипит, — свинья навозная, в храм искусств лезешь? Тебя за сто лет не отмоешь.

А тот дурак возражать вздумал:

— Вы сами писали, что всякая кухарка…

— А ты что — кухарка? Ты говновоз. Не заслоняй партии перспективу!

И отдал приказ ментам: к себе его на дух не подпускать, по-большевистски, раз и навсегда.

А тот тоже большевиком оказался, экстремист и ни хрена больше. Ах, так? Подъехал тихонечко перед рассветом к дому тестя на своей позорной машине. А дом у того обкомовский, что надо, и мебель там что надо. Не такая, как у говновоза, но тоже классная. И милиция уже спать ушла. Кто ж с ранья власть беспокоить будет? А лето было, ночи жаркие, все окна открытые. Так этот чувак прямо в открытое окно свою трубу просунул и рычаг нажал, всю бочку, какая под рукой была, до донышка опорожнил.

Что там было! Выбегают из дома мама, папа и дочка. Кто в чем, но все в шайсе. А он, гад, стоит у подъезда в костюмчике, с бабочкой, с проборчиком, и печально ухмыляется:

— Да, — говорит, — в политике вы разбираетесь, а в говне нет. Не нужны вы мне такие… вонючие!

Я хочу снова стать крафтфарером, немецким дальнобойщиком, а меня посылают на курсы немецкого языка. Обалдеть! Как будто я с фурой по-немецки говорить буду. Только на родном языке.

— Нет, — говорят, — так нельзя. Так вы далеко не уедете. Что вы скажете, например, шефу вашего гаража или полиции? А жене шефа полиции? Народ вас не поймет.

— А я далеко уезжать и не собираюсь. Что я, космонавт или капитан дальнего плавания? К тому же у меня нет семьи, от кого же мне далеко ездить? Не хочу учиться, хочу катиться на огромной немецкой фуре в наклейках, без всякого образования.

— Нет, — ворчат, — в Германии все говорят по-немецки, и крафтфареры тоже. Такая страна. Хотите в ней жить — учите хох дойч, перфект.

Жить я хочу, еще как хочу. Придется учить дойч, а то отправят на Ближний Восток к верблюдам. А с ними только на иврите или украинском. Упаси бог!

А правильно Фирцина маму гоняла:

— Учи, сука, немецкий, учи!

А я не Ленина мама, у меня пропускная способность головы — во! — сколько надо, столько и пропустит. Ей пофиг, че пропускать: немецкий или ток высокого напряжения.

Дед Фирцин попросил меня подбросить их до курсов. Ну, все в сборе: мама Фирцина, папа Фирцин и я, а Лены нет. Ждем полчаса — нет Лены. Я говорю папе:

— Где ваша дочь? У нас термин, машина устала ждать.

А папа как-то гнусно улыбается:

— Одну минуточку, Игорь, у Лены проблемы.