Княгиня Ольга. Две зари - Елизавета Дворецкая

Эльга помолчала, потом вздохнула.

– А я и не примечала ничего… видела, они на Купалиях вместе у опушки сидели, ну да мало ли… Они же почти с пеленошных лет друг друга знают…

Настала тишина. Пестрянка сказала все, что собиралась, и теперь ждала, сама не понимая, надеется на согласие или на отказ.

– А Малуша… хочет за него идти?

– Он сказал, что хочет.

– Ну, да… Где же лучше его сыщешь…

Эльга попробовала взглянуть на Торлейва глазами юной девушки: нельзя было не признать, что он весьма хорош собой и приятен в беседе. В нем было обаяние Хельги Красного – стоило ему улыбнуться, как всякая дева уже не могла отвести от него глаз и возмутилась бы, если бы кто не счел его красивым.

– Особенно коли ты – рабыня, – не очень ласково подхватила Пестрянка.

Эльга глубоко вздохнула.

– Я не могу сразу дать ответ. Мне нужно… это обдумать.

– Девка твоя, тебе и решать, – Пестрянка встала. – А я докучать больше не стану. Освободишь ее – возьмем, приданое – на твою волю. Да у нее и дед, и мать в живых есть. Соберут нажитков кое-каких.

– Если я ее освобожу, то и выдавать ее замуж будут дед и мать.

– Как ты захочешь, так все и сладится, – Пестрянка немного наклонилась к ней, будто желая придать весу своим словам, – только ты одна, матушка.

Эльга не ответила. Она уже знала: нет, не так. В разговоре о замужестве Малуши у нее только половина решающего слова. А вторая половина – у того, кто пока не выказывал склонности осыпать милостями свою родню…

* * *

Малуша ждала, что вот-вот ее начнут искать, чтобы позвать к княгине. Но во дворе раздались голоса отроков, они с кем-то прощались; она подошла к оконцу и увидела, что Торлейв и его мать уезжают. Торлейв огляделся, но ее не увидел. Малуша отпрянула от оконца и снова села.

В голове стоял гул. Ее не позвали «колупать печку», а сваты уже уехали. Что это значит? Княгиня отказала? Или Пестрянка приезжала вовсе не за этим? Но нет. Торлейв – человек надежный. Если он обещал, что привезет мать со сватовством, значит, так все и сделал. Значит, Эльга не захотела ее отпустить…

Ворота закрылись, во дворе опять настала ленивая тишина, пронзенная солнцем и насыщенная жаром. Казалось, весь свет должен был перевернуться – а будто и не случилось ничего. Белый свет дремал, разморенные отроки лениво переговаривались под навесом, и никому не было дела до нее – рабыни, наследницы пяти княжеских родов. До ее безумных надежд взлететь к престолу Зари-Зареницы. Но что толку сидеть? Не может ведь она весь век в этой клети оставаться. Она не провинилась, чтобы прятаться и ждать, пока хозяйский гнев остынет. Нужно пойти и узнать… что теперь будет.

Малуша встала, оправила запаску – в жару в ней легче, чем в платье, – и вышла из клети. Отроки лишь повернули головы, пока она проходила, но зрелище это им было столь привычно, что покоя не возмутило. Эка невидаль – собака пробежала, младшая ключница прошла… Выше ее груди их взгляд редко поднимался.

Дверь сама открылась ей навстречу, выглянула Деянка. Увидев Малушу, невольно вытаращила глаза – ясно, уже знала. Но взглянула на отроков и передала:

– За Свенельдичем.

Червень тут же подскочил, будто пытаясь прыжком выбраться из сонной полуденной одури, и направился к конюшне, где держали трех лошадей для спешных поручений. Зачем княгине сейчас понадобился Свенельдич, если он вечером наверняка сам явится, Малуше гадать не приходилось…

Княгиня пока сидела одна. Малуша вошла и робко встала у порога, будто ожидая приказаний. Эльга обернулась на звук открывшейся двери, увидела ее, но поначалу ничего не сказала. Малуша чувствовала, как госпожа разглядывает ее, будто хочет найти нечто, до того от нее укрытое. И это были самые долгие мгновения за всю ее пятнадцатилетнюю жизнь.

– Подойди, – со вздохом сказала княгиня, и по голосу Малуша поняла: та не разгневана, но озадачена и опечалена.

Малуша приблизилась и остановилась в трех шагах.

– Ты знаешь… зачем Пестрянка приезжала?

– Нет, – подумав, ответила Малуша.

Слишком дерзко было бы ответить «знаю», когда это лишь ее догадки.

– Но ты ведь знаешь, что Торлейв… – в мыслях Эльги мелькнуло воспоминание, как эти двое сидели на опушке, погруженные в беседу, – хочет в жены тебя взять?

Почему-то ей было трудно произнести эти слова. Еще двадцать лет назад, когда до нее доходила весть, что кто-то из ее братьев хочет жениться, она могла одобрять это или негодовать. Сейчас, на сороковом году жизни, мысль о предполагаемой женитьбе любимого племянника волновала ее гораздо сильнее. Теперь она куда лучше знала цену подобных решений. Перед нею стояла суденица Торлейва – та, что определит счастье или горе всей его жизни. Святослав не слишком удачно миновал этот камень у распутья. Эльга очень хотела бы помочь Торлейву – но она не суденица, откуда ей знать, как все будет?

– Знаю… – почти прошептала Малуша, не поднимая на княгиню глаз.

Теперь ей вдруг стало ясно – и это тоже дерзость. В душе она считала себя ровней Эльгиному братаничу – а то и знатнее. Но ведь в глазах госпожи она всего лишь рабыня! И пусть они родня через Предславу и деда, Олега, – Эльга сама сделала ее рабыней, а значит, именно такой и хотела видеть. Пытаясь войти в знатную семью законной женой, она восстает против воли своей госпожи.

– И ты согласна? Ты хочешь за него выйти?

– Да, – чуть смелее ответила Малуша, при мысли о Торлейве чувствуя прилив бодрости. – Если ты позволишь…

– Но почему?

– Почему? – Малуша взглянула на нее и чуть шире раскрыла глаза. – Он… красивый, – сказала она первое, что пришло в голову. – И добрый. Приветливый всегда такой…

Тут же поняла, что угадала: взгляд Эльги смягчился, в нем мелькнуло понимание. Стало чуть легче: уж очень страшно было стоять перед госпожой и пытаться объяснить, почему не хочешь ей служить. Казалось, пытаешься залезть на крышу гридницы или еще чего-то очень высокого: да куда тебе! Торлейв сам дал понять, что видит в ней девушку, и тем навел Малушу на мысли о замужестве; но для всех прочих она была всего лишь рабыня. Ходячая подставка для ключей.

– Я… пока не дала ответа, – Эльга подавила вздох. – Это дело не простое. Пока не говори никому. Я скажу тебе, когда решу. Ступай.

Малуша поклонилась и пошла прочь. В душе разочарование мешалось с облегчением. Внутри все дрожало, и мерещилось, будто она чуть не сорвалась в пропасть, но как-то удержалась на краю.

«Неужели княгиня откажет?» – мучила Малуша себя, слоняясь по сонному двору и отыскивая, чем бы занять хотя бы руки, если не голову. И вновь все пойдет прежним чередом, опять она будет поднимать служанок на работу, проверять припасы, чистить серебро… Все глупые мечты развеются, как… как это бывает с глупыми мечтами!