С видом на Париж, или Попытка детектива - Нина Соротокина

Мафиози не настаивал, слегка пританцовывая, он вернулся к своим кровавым упрятанным под стекло плантациям.

Осторожно, стараясь не упасть, ступая на полную ступню и чуть приседая для устойчивости, Нинель Саввишна побрела к дому, но оглянулась и замерла, привалившись к дереву. Мерцание кровавых цветов завораживало. Боже мой, как красиво! Как тревожно! Снег шел хлопьями, таял на стеклянных стенках, свечи горели без движения, без треска.

1995 г.

«Ничто так не красиво и чудесно, ничто так не постоянно, и свежо, и удивительно, так полно сладкого и бесконечного упоения и восторга, как добро, — пишет французская писательница Симона Вайль. — И ничто так не скучно, однообразно, и безобразно, и безотрадно, как зло». И тут же замечает с грустью, что в литературе все не так, то есть прямо наоборот: «Вымышленное добро скучно и вяло, а вымышленное зло разнообразно и занимательно, привлекательно, полно очарования».

Чистая правда! Сейчас люди на жестокости и подлости очень хорошие деньги делают, как в жизни, так и в литературе, потому что все это «разнообразно и полно очарования». Я не про бандитов, с них какой спрос? Я про высоколобых — сценаристов, писателей, режиссеров, драматургов, редакторов, ну и так далее… Сидят люди над чистым листом бумаги и думают — какую бы еще гадость сочинить, чтоб уж совсем изуверски, чтоб такой ни у кого не было. Сейчас по второму каналу ТВ реклама во весь экран: «Десять всемирно известных предательств — многосерийный фильм!»

Наверное, у авторов где-то в голове теплится здоровая мысль, мол, с помощью мною изученной и описанной подлости обыватель сможет познакомиться со всемирной историей. Не исключено, что это именно так. Но ведь это ужасно, господа! Дальше, чтобы обставить конкурентов, можно будет показать 10 случаев людоедства, десять всемирно известных случаев суицида. А пытки — как соблазнительно, пиши не хочу. Соседка говорит: «Антихрист к нам долго шел и наконец добрался».

Недавно я с подругой ходила на балет «Дон Кихот». Танцевали великолепно, декорации чудные, музыка, как шампанское на Новый год, так и брызжет. Рядом сидели бабушка с внучкой, на вид лет шесть, эдакий одуванчик в джинсах. Девочка очень внимательно смотрела на сцену, но время от времени как-то вжималась в кресло и тянулась к бабушкиному уху с вопросами: «А она кто? Эта, на одной ноге вертится… А он кто? Ну, в сиреневом? Сейчас он ее убьет?» Этот вопрос: «Сейчас он ее убьет?» — звучал все первое отделение. Потом они ушли.

Слова Симоны Вайль — прямой эпиграф к моему тексту. А теперь приступим к изложению нашей истории. Она подлинная, иначе и рассказывать ее не имело бы смысла. Летом я жила в семье у сына в деревне. Алеша (сын) и Даша (невестка) построили в саду дом, разбили цветники и даже вырыли небольшой прудик, в котором посадили розовые кувшинки. Каждое утро мы бежали смотреть, распустилась ли очередная красавица.

Стояла жуткая жара, с огурцами и яблоками не знали, что делать. Днем мы пропадали на реке, вечерами распивали чаи на террасе. Словом, красота и благолепие. А еще мы ждали в гости Дашиных родственников. Назовем эту уже немолодую семейную пару Евгений Дмитриевич и Ольга Ивановна, хотя никто их не звал по имени-отчеству. Они были Женя и Оленька, и, видимо, таковыми останутся до смертного часа. Теперь они путешествовали на машине по Оке, время от времени позванивали нам по мобильнику и обещали по пути заглянуть в гости. Мы ждали их рассказов.

Я эту родню никогда раньше не видела, хотя была о них наслышана: знала, что Женя врач, лечит алкоголиков и делает это вполне успешно. Оленька в прошлой жизни инженерила, теперь на пенсии. Еще я знала, что Евгений Федорович и жена его люди умные, в высшей степени доброжелательные, с какой-то точки зрения — необычные, ну, сами увидите.

Наконец приехали долгожданные гости: загоревшие, пыльные, уставшие, с сумками вкусностей и замечательным настроением. Тут же развернулось широкое застолье. Рассказы лились рекой. Женя не уставал повторять: «Возрождается Россия! Вы не представляете… Возрождение налицо!» Слушать это было приятно, потому что путешествовали они по немыслимой глухомани. Еще в Москве Женя решил, что они поедут строго вдоль реки, поэтому дороги им доставались проселочные, иногда совершенно ужасные. Тропка, протоптанная в бурьяне, — это ведь не дорога, а направление. «Живет Россия, дышит!» — со счастливой улыбкой говорил Женя, но сознавался, что «возрождение» было заметно в основном по большому количеству отремонтированных церквей. Поля большей частью были не обработаны, и только в одном месте нашим путешественникам удалось увидеть рядом с полуразрушенной ригой некий непонятной конструкции агрегат. Он был большой, страшный, с обнаженными внутренностями, крутящиеся с бешеной скоростью колеса и шестеренки прямо завораживали. Одинокая девушка подгребала к чудищу овес.

Женя не выдержал, спросил: «Что это?» — «Сортировка», — испуганно ответила девушка. Откуда-то появилась начальница и пристала к Жене с вопросом, какого, собственно, черта он здесь делает. Тот оправдывался, как мог, уверял, что просто любопытствует. Потом начальница задала главный вопрос, чем совсем озадачила Женю: «Вы у нас ничего не украдете?»

Вот он, знак времени! Как ни плохо мы жили при социализме, подобный вопрос был бы неуместен. Да и любопытство, и удивление Женино тоже было из нашего нового времени. Раньше этих комбайнов, сортировок, молотилок, жаток и прочего было больше, чем нужно. Куда только все подевалось? На полях самосевом выросли сосны и березы. Скоро будет лес. А ведь предки наши многие столетия берегли свои когда-то освобожденные от леса пашни. А на шута нам возрождать сельское хозяйство, если у нас нефть есть. Приусадебные участки теперь главные кормильцы деревни, а что касаемо города, пусть он сам думает. Но город не хочет думать. Городу что? У города есть Аргентина с мясом, Израиль с картошкой и финиками и ЮАР с розами.

Несмотря на наше страшненькое время, я упорно считаю, что для большинства жителей земного шара делание добра есть состояние естественное, вопрос только в охвате этой творческой нивы. Забота о семье, желание выполнить работу хорошо и добросовестно, еще есть меценаты и жертвователи — здесь все понятно. Некоторые трубят о своих благодеяниях на весь мир, другие и словом не обмолвятся, что помогают ближним рублем и заботой. Но не будем забывать, что часто в этих вспомоществованиях присутствует и личная корысть.

Вот мы и перешли вплотную к Евгению Дмитриевичу. Он был абсолютно бескорыстен. Делание добра было для него не только работой, но и хобби, которого он несколько стеснялся, потому что часто получал потом шишки и нарекания. Почему? По кочану… Его добрые дела никак не назовешь скучными и вялыми, но они давали неожиданные результаты — иногда опасные.

Не менее привлекательна была жена его Оленька, которая тихостью напоминает православную матушку: худенькая, большеглазая, доброжелательная, с юмором, который помогал выжить.

Рассказчиками и Женя, и Оленька были замечательными. Вот их первая история, «грустная и назидательная», так он сам ее охарактеризовал. В детстве он истово мечтал о море, но у жизни свои причуды. Женя поступил не в мореходку, а в мединститут. А дальше любовь, семья. Жили трудно, сыну было всего два года, И тут стало известно, что собирается некий коллектив, чтобы идти с исследовательскими целями вдоль Норвегии. Друзья и фантастическая настойчивость помогли моему герою осуществить давнюю мечту и попасть в команду.