Потолок одного героя - Иван Поляков

не поддавалась. Кровь, что несколькими ручьями текла по бокам, лужицами скапливалась между лежащих досок. Земля становилась чёрной.

Век лбом уткнулся в пол.

Я медленно жевал губу. Глянул в стену. Закрыл глаза, но легче не становилось.

— Ему бы выпить.

— Нечего, — бросил Гратц.

— Раньше тебе это не мешало.

Ставшая липкой, кровь облепила лезвие, так что дальше продвинуться не получалось. Гратц сдался. Отойдя, он присел возле кадушки, чтобы обмыть.

Снова прицыкнул, большим пальцем поскрёб кромку.

— У соседей менял, — полусвистя, — на мелочь всякую. Нож… Есть здесь разве соседи?

«Я мерзавец».

Совсем уже стемнело. Звёзды мерцали необыкновенно ярко, и, серебрясь, верхушки кустов едва заметно шевелились.

Далёкий и обрывочный лай.

Вздрогнул. Я приподнялся и огляделся. Успокоился, лишь встретившись с наёмницей взглядом.

Великан закашлялся, и Гратц вместе с доскою отступил. Я не знаю, что он там делал, но торец доски был весь измазан.

«…»

Как будто мне уже доводилось видеть этого пса. Большое и костлявое, лохматое животное с громким, но низким и каким-то уставшим голосом.

Взгляд остановился на окровавленных тряпках.

— А почему ты не открыл ворота в Залив?

— Венус подошёл, а я ему должен.

— А как ты узнал про камень? Который на дороге перед Заливом?

— Я его туда и положил.

— Да?

— Если понемногу брать, то незам-метно.

В спине великана что-то хрустнуло и он невольно вздрогнул, чуть свёл плечи и втянул голову. Гратц убрал доску.

Эль встала. Шаги её были неожиданно резки, так что Хорошая моя посторонилась. Пофыркивая, лошадь взмахнула хвостом.

Девушка присела рядом и скрестила ноги.

— Ты ведь в курсе про хозяина, который передал мне письмо?

Выглядела наёмница нормально, но голос её звучал… как-то иначе. Неожиданный вопрос смутил.

— Ты ведь в курсе, кто мой отец? — повторила она с нажимом.

— Да.

Быть может, мне и показалось, но Эль будто выдохнула с облегченьем.

— У нас договор, и я доведу тебя до Кранвайских болот, — ровным голосом. — Но на этом всё. Мы разойдёмся. Фавоний отдаст тебе те десять швен.

— Зачем?

Пауза.

И снова брови девушки сошлись. Эль забрала мою ложку.

— Помнишь, как я ловила рыбу?

— Да.

Сложив ладони так, чтобы скрыть столовый прибор — девушка сразу развела. Ложки в руках у неё больше не было. Протянув руку, наёмница выудила нехитрый предмет у меня из-за уха.

Хруст смещаемых костей.

Красные пятна тут же проступили на щеках у Эль. Часть из них переползла на уши, а некоторые из них на лоб.

— Понял теперь⁈

— Н-нет.

* * *

Голоса в доме.

Ночь шла.

По левую руку Гратц переминался в крови, а по правую — светился выход.

Спать больше не хотелось.

Обмыв спину духа, стражник попросил великана сесть. «Только осторожно». Несколько досок было привязано в пространном порядке.

А после Век снова опустился. Что-то захрустело. Дерево, а может и гуляющие кости.

Гратц вымыл руки. Он хотел и шею обмыть, но в последнее мгновенье передумал. Вытащив кадушку на двор, опрокинул. Чуть подпрыгнул, отскакивая.

В свете луны и звёзд вода показалась почти чёрной.

Достав мятый сложенный вчетверо лист из какой-то книги, мужчина оторвал полоску, попробовал завернуть немного табака. Руки его дрожали.

— Гратц, а какой ты рыцарь?

Стражник вздрогнул. Как будто некоторое время ему понадобилось, чтобы сообразить, о чём речь.

— Лемник. В прошлом веке приравнивалось к рыцарскому званию.

— Землевладелец… У вас же вроде должны быть угодия.

— Прадед мой всё прокутил. Негодяй. Нет бы понемногу как все. А он будто цель поставил, что всё до последней монеты спустить. А у меня детей трое… И все дочери. Хоть за одну бы взятку сунуть, чтобы род не оборвался.

Это был неожиданно… содержательный монолог. Эль встала.

' Я мерзавец'

Предрассветные часы — самые холодные.

Слышно было, как хорошая моя дышала и свистел Век.

В доме по-прежнему спорили.

«Мы не можем отдать урожай!» — повторял одну и ту же фразу староста.

«Мы не можем отдать урожай! НЕ МОЖЕМ!». — «Но мы УЖЕ назначили награду!» — «И что?» — «Тран прав. Этот мерзавец Лий добежал до Залива. В курсе там все». — «Этот „мезавец“ мой племянник! — возвысил простуженный мужчина голос. — И он сдела все как надо! Один из всех вас сделал!» — «Мы НЕ МОЖЕМ потерять урожай!»

Послышался скрип досок. Удар, и перестук, как будто что-то упало. «А давайте их просто убьём», — хриплый и слегка гортанный, старческий голос оборвал диалог. «Великана уже нет. Девчонка сама нарвётся, а этот… Не сегодня, так завтра…».

Слова со смыслом, но без интонаций.

Реплики смешались.

Шаги.

«У нас почти не осталось скота. Мы НЕ МОЖЕМ потерять урожай!»

Фонарь потух.

Должно быть масло вышло. Фитиль потух и теперь лишь тлел, едва заметно подгорая. Только белёсая струйка в лунном свете тянулась от широкой щели.

Никто из нас не спал.

— Когда… — проговорил я едва слышно. Сглотнул. — Когда разберёмся с кабанами. Мы уйдём.

Наемница поджала губу, а Гратц поглядел широко раскрытыми глазами.

Шурша, великан повернул свою большую голову к стене.

— Мы уйдем.

XX

В трактире «*** надежда».

Третий день шестого месяца двадцатого года.

— Мух! Мух не запусти! — бросил дух-хозяин в спину.

— Хо-ро-шо!

Ткань зашуршала, опустилась.

Из темноты тянуло выпечкой и жарящимся мясом.

* * *

Утро встретило пением птиц. Необычайно громким.

Пальцы вцепились в край деревянной бочки.

Медленный выдох.

Я попробовал всмотреться. Лишь чёрная рябь.

Ещё один выдох.

Вода. Не сказать, что холодная, но, залив рот и уши, она… напугала.

«Так твой отец обманул меня?» — вспыхнул обрывок беседы. «…Монеты НЕ были фальшивыми. Теперь понятно?»

Нога забилась. Пальцы сжали край!

В пузырях, разбрызгивая воду, я распрямился.

Рубашка на груди и рукава промокли. По телу гуляла дрожь.

Я — дышал.

С надрывом и дрожа, но я по-прежнему дышал.

Проведя ладонью по лицу, смахнул несколько капель. И усталость как будто. Мысли мои начали «сползаться».

Медленно и звонко. Я вы-ыдохнул.

Гратц так и не лёг. Он занимался теперь моей Хорошей и щурился от солнца.

Самокрутка уже прогорела, но стражник словно бы не замечал. Или не хотел заметить.

Солома хрустнула под сапогом, и крыша, вся в щелях, накрыла тенью.

Великан лежал на животе. Дышал.

Теперь, когда стало светлее,