Сын - Филипп Майер

– Это чудесное местечко видно и слышно из нашего дома, – не удержался я. – Убежден, оно ничем не отличается от остальных четырехсот участков.

– Мне подсказал муравьиный лев. Всегда слушайся муравьиного льва.

Иногда не могу понять, он меня считает простофилей или сам такой?

27 мая 1917 года

Мексиканцы в панике. Шестеро лучших работников, включая Аарона и Фаустино Родригесов, сообщили, что увольняются и возвращаются в Мексику, – они думают, что их семьям здесь угрожает опасность.

Причина: умники в Остине только что одобрили увеличение финансирования отрядов рейнджеров. Количество рейнджеров на границе вырастет до восьми сотен (сейчас их сорок).

Я убеждал вакерос, что в Мексике идет война. Бесполезно. Говорят, все равно там безопаснее, чем здесь.

Фредди Рамирес (наш управляющий, который первым застукал Гарсия, ворующих скот) тоже подал заявление. Заводы в Мичигане нанимают мексиканцев. По крайней мере, он так слыхал.

Я пытался неловко пошутить:

– Мичиган? Muy frio![99]– И зябко потер ладони.

Он шутки не принял.

– Холод можно пережить. А вот Rinches вряд ли.

Отцу наплевать, что мы потеряли семерых лучших работников. Для него настоящее дело началось, лишь когда он отправил половину персонала помогать в установке буровой вышки. Шум стоит дикий. Там, где раньше слышно было только мычание коров да скрип ветряков, теперь как будто железнодорожная станция открылась, но поезда не отходят и не приходят, паровозные котлы не остывают. Все окна распахнуты из-за жары. Я хожу по дому, заткнув уши ватой.

19 июня 1917 года

Бурят день и ночь, пока только песок. После продажи ранчо Пинкарда и других небольших хозяйств город почти не узнать. Грузовики и сезонные рабочие вместо лошадей и вакерос. Магазин Гилберта тоннами продает удобрения. Заглянул к нему купить несколько черенков для лопат, совковые лопаты и коробку патронов 30-го калибра для пулемета Льюиса.

– Мне тоже по такой цене? (На полках все в три раза дороже.)

– Не-а. Нас мало осталось, надо держаться друг за друга.

Он сделал вид, что подсчитывает что-то на бумажке, и выставил счет вполовину меньше. Получилось все равно на 20 процентов больше, чем в прошлом месяце. Я не стал комментировать.

– А кто еще остался? – спросил я.

– Из цветных так никого. С десяток семейств – Варгас, Гузман, Мендеса, Эррера, Ривера, черт побери, и не упомню, кто еще, – в один день, почитай, собрались. Продали пожитки Шоу, который хозяин меблированных комнат, купили пару грузовичков и двинулись в Мичиган, человек по сорок-пятьдесят в каждом фургоне. Раскупили у меня подчистую все пальто и одеяла. Говорят, Форд нанял две тысячи мексиканцев на какой-то завод. Как подумаешь, что эти чумазые латиносы автомобили собирают и все такое, прямо смех разбирает.

Вообще-то некоторые из этих «чумазых латиносов» (Варгас и Ривера уж точно) закончили колледж в Мехико, пока Гилберт и его косоглазые братцы кадрили телок в Игл-Пасс.

– Даже старый Гомес все продал, всю лавку по себестоимости. Я купил кучу ящиков фасоли, чоризо, уздечки, кожаные лассо. И лицензию curandero[100]. Представляете? Вы беседуете с новым городским curandero.

Мысль о том, что мексиканцы доверили Нилу Гилберту продажу лекарств, угнетала. Я поспешил расплатиться и сбежать оттуда, но он все же успел крикнуть вслед:

– Забавно, но я скучаю по ним, вот не думал, что скажу такое после всех бед, что они причинили.

Трогательное переживание для убийцы. Впрочем, я ничуть не лучше.

Старые исконно мексиканские семьи исчезают (многие из них жили тут на протяжении почти десяти поколений – дольше, чем любой из белых), на их месте прорастают новые побеги. По-английски они не говорят совсем и станут легкой добычей для типов вроде Гилберта. Но здесь все же лучше, чем в Северной Мексике, где продолжается крово пролитная война. Не пойму, чего им жаловаться, ворчит отец. Зато никаких налогов.

Вернулся домой, потом поскакал на 19-е пастбище помогать считать бычков. Мы уже поставили все изгороди, и, как сказал Пинкард, здесь все начинает работать как хорошо смазанный механизм. Но когда же душа покинула эти земли? Похоже, никто не знает ответа на этот вопрос.

20 июня 1917 года

Нужен новый грузовик. Договорился в Вичита. Две с половиной тонны – мечта. Не могу выбрать между червячной и цепной передачей.

Хотел купить «форд» (в Далласе теперь выпускают модель «Т»), но все, у кого такая модель, умудрились вывихнуть (или сломать) плечо, когда срывалась ручка стартера. Ходит шутка, что водителя «форда» легко узнать по руке.

Нельзя выпускать хлам и рассчитывать выжить в современном мире. Люди хотят покупать вещи, которые прослужат долго.

21 июня 1917 года

Нищая мексиканка появилась сегодня у наших дверей. Удивился, как ей хватило храбрости войти в ворота. В лице что-то знакомое, но я никак не мог ее вспомнить, – возможно, жена или сестра кого-то из вакерос. Бледная, худая, в одной сорочке, поверх которой тонкая шаль; порыв ветра приподнял подол, и я успел заметить, что ноги у нее – кожа да кости.

– Buenas noches[101], – поздоровался я.

– Вы не узнаете меня, – после короткой паузы на прекрасном английском произнесла она.

– Боюсь, что нет.

– Я Мария Гарсия.

Я отшатнулся.

– Я дочь Педро Гарсия.

Осень 1851 года

Начиналось все с лихорадки, после появилась сыпь, и люди запаниковали. Примерно четверть племени сложили типи, согнали своих лошадей и через несколько часов сбежали. Спустя несколько дней у тех, кто заболел первым, вздулись волдыри, все тело покрылось ими – лицо, шея, руки, ноги, ладони и стопы.

Наши знахари соорудили на берегу реки специальные вигвамы для потения; больные окунались в холодную воду, потели, потом опять ныряли в воду. Вскоре люди начали умирать; потом заболели все знахари.

Бледнолицые уже сто лет как делают прививки от оспы своим детям, но в те времена вакцину можно было найти лишь в больших городах. Немцы заплатили доктору, чтобы приехал в Фредериксберг, и мать возила всех нас туда на прививку.

Цветок Прерий заболела одной из первых. Она не прикасалась к покойнику, зато я его трогал. Сначала я надеялся, что это просто простуда, но скоро во рту у нее появилось странное ощущение, какой-то налет вокруг губ, я пытался убрать его.