Белый фрегат - Наталия Осояну

– На самом деле Джа-Джинни мертв, – безжалостно продолжил Рейнен, держа ее за плечи и заставляя смотреть себе в глаза. Она этого не хотела, она отворачивалась, но старый ворон, мудрый и жестокий, снова и снова вертел ею как куклой, встречаясь взглядом, чтобы произнести все новые и новые убийственные фразы. – Ты сама сказала, что его сердце превратилось в лохмотья. Он умер. Ты не спасла ему жизнь. Ты его оживила при помощи своей собственной силы – той же, которая позволяет тебе исцелять живых. Каждую секунду ты тратишь вдвое больше обычного, потому что тебе приходится поддерживать его, – и нет, это не зависит от расстояния, он сейчас где-то существует, ты бы почувствовала, случись с ним что-то… более ужасное. Да, таков твой дар: ты не смогла вырастить для Лайры новую руку и не сможешь этого сделать для Айлантри; но ты можешь поддерживать жизнь в мертвом крылане. За счет своей собственной.

– Я все равно могла бы попытаться… – произнесла она помертвевшими губами, где-то в глубине души удивляясь собственному упорству, непонятно откуда взявшемуся. «Создать живого мертвеца». Он не рассказал ей всего, позволил взглянуть на секрет лишь краем глаза. Может, если он подумает, что она не поняла…

– Тогда ты погибнешь, – просто сказал Рейнен. – Джа-Джинни тоже. Потом Кристобаль превратит меня в пепел за то, что я это допустил. Не думаю, что Айлантри это понравится.

Они замерли, глядя друг другу в глаза.

«Создать живого мертвеца…»

– Он прав, Эсме… – донесся слабый голос со стола. – Мне это не понравится.

* * *

Она наблюдает не вмешиваясь.

– Он~ находит беглеца ближе к полуночи – в порту, на плоской крыше одного из складов. Докеры заметили там странное синеватое свечение и вызвали блюстителей, а те, разумеется, сразу поняли, что к чему.

– Он~ поднимается на крышу один, строго запретив кому-либо из людей и магусов идти следом. Синий свет льется сверху, будто взошла синяя луна, и, собственно, никто не жаждет нарушить приказ Пылающего. ~Он~ краем уха слышит, как собравшиеся вокруг докеры и сами стражи порядка передают друг другу боязливым шепотом единственное слово: «Полужизнь».

Склад высокий, в три этажа. Поднявшись, ~он~ видит беглеца: тот сидит почти у края, скрестив ноги, и смотрит на небо. Что он там нашел? Низкие тучи скрыли звезды – ночь тусклая, мрачная, зловещая. Но беглец смотрит вверх так пристально, словно надеется взглядом просверлить дыру в плотном облачном покрове.

– Он~ останавливается в десяти шагах и ждет.

Его огненные доспехи на протяжении полутора часов постепенно становились плотнее, и теперь – особенно в верхней части – кажутся осязаемыми, настоящими. Они чуть слышно потрескивают, как угли в костре, но ~он~, конечно, не чувствует жара и не замечает обугленных следов, которые оставляет позади себя. ~Он~ впервые провел так много времени в доспехах. Нить, связывающая ~его~ и фрегат, как будто перестала истончаться, но она все равно сохраняет бдительность. Происходящее ей не нравится. Она предчувствует неприятности.

– Я до сих пор не сжег тебя на месте, – говорит ~он~ низким, чуть хриплым и странно раскатистым голосом, – только потому, что ты явно этого добиваешься. Ты хочешь всем продемонстрировать, что я действительно тот, кем ты меня назвал.

Беглец медленно меняет позу – выпрямляет ноги, потягивается, окидывает крышу склада таким взглядом, словно впервые ее увидел, – потом встает и поворачивается лицом к ~нему~. Каждая пядь обнаженной кожи беглеца – а он раздет по пояс и бос – излучает яркий синий свет. Сквозь сияние можно с трудом разглядеть, что с его телом происходят причудливые перемены, которым даже фрегат, чьи представления о телесной норме не схожи с представлениями человека или магуса, с трудом может подобрать название.

Словно каждая его мышца обрела свободу воли.

Словно из каждой поры его кожи каждую секунду вырастают шипы или жесткие волоски – чтобы в следующий миг рассыпаться в пыль, чтобы все началось сначала, чтобы неведомая сила, постоянно переписывающая книгу его плоти, придумала какую-нибудь новую комбинацию.

Словно в нем просыпается некое древнее существо, холодное, расчетливое, чешуйчатое, – просыпается и новым взглядом окидывает окружающий мир, размышляя, что бы с ним, этим самым миром, сотворить необычного. Этот змеиный разум не знает ни страха, ни законов, ни границ.

Но пока что – пока что! – беглец еще не утратил своей сути до конца.

– Я прав, – говорит он спокойным голосом, в котором слышится легчайший намек на дерзость и обиду – выдержанную, сорокалетнюю. – Ты именно тот, кем я тебя назвал. Ты убийца. Смысл жизни Феникса – сеять смерть. Цель жизни Феникса – собственная смерть. Не познав смерти, вы не можете возродиться. Оттого с давних времен другие птицы стремились держаться от вас как можно дальше, и всякое существо, не страдающее тягой к самоубийству, просто обязано делать то же самое. Лейст… мой отец… был глупцом, раз воспротивился инстинкту самосохранения. Я его любил. Ты его у меня отнял.

Обида звучит заметнее.

Капитан делает шаг в сторону, и беглец вторит ему как зеркало. Они начинают медленно кружить вокруг невидимого общего центра, не спуская друг с друга глаз, как будто раскручивают жуткое колесо. Синие глаза – алые глаза; фрегат присутствует незримо, фрегат наблюдает, испытывая растущее беспокойство.

– Ну же, сожги меня, – продолжает беглец, оскалив в жутковатом подобии улыбки пасть, полную зубов. Его голос меняется, делаясь то выше, то ниже, словно что-то происходит с голосовыми связками, но пока что остается в пределах слышимости – впрочем, фрегат в силах помочь навигатору, даже если звуки, издаваемые беглецом, выйдут за эти пределы. – Сожги и докажи, что я прав. Я знал, что ты придешь; жаль, не удалось навредить этой девчонке, иначе… иначе я был бы уже мертв. Ну же, хватит медлить. Сдайся. Хватит притворяться. Ты…

Фрегат и навигатор замечают предательскую паузу одновременно. Фрегат замирает. Фигура в огненном доспехе в виде птицы, с мощными черно-алыми крыльями за спиной, останавливается. Налитые алым глаза на миг делаются чуть тусклее. Феникс отворачивается от беглеца и тяжело вздыхает:

– Таллар…

Беглец, тоже остановившись, глухо рычит.

– Я помню тебя юношей, – говорит ~он~ с неподдельной горечью, и его голос снова звучит как обычно, без странного эха, без зловещей хрипотцы. Птичьи доспехи бледнеют, крылья по краям начинают остывать и рассыпаться в пепел, который ночной бриз уносит прочь с крыши. – Ты был подающим надежды студентом – тогда я этого не понимал, но теперь-то понимаю. Ты мог стать алхимиком, известным на весь мир, а вместо этого сделался заурядным солдафоном.

– Это не твое дело, – скрежещет в ответ беглец, и сияние его глаз делается ярче.

– Мое, – возражает ~он~.– Мое – потому что ты прав.

Беглец вскидывает голову. Его блистание на миг тускнеет, но потом вспыхивает с новой силой – и даже сильней, чем раньше.