Эммануэль - Эммануэль Арсан

– Так это один из резонов, по которым вы предпочитаетеженщину, все-таки остающуюся с мужем, – объяснила Анна-Мария, стараясь придатьголосу спокойную убедительность.

– Кто «предпочитает» это, – в тон ей ответила Эммануэль, –так это только перепуганные люди. Это все тот же добрый старый страх, накотором построена вся наша добродетель.

– Но если Жан мучается от вашего распутства и толькостарается не высказывать этого?

– Жан не боится этого и не мучается, вот потому-то я его илюблю.

– Может быть он вас сам подталкивает к другим мужчинам?

Эммануэль вздохнула – если бы!

– Нет, он этого не делает. Он только дает мне разрешение.

И добавила с типичной для нее откровенностью:

– По правде говоря, было бы куда лучше, если бы Жан в этомсмысле поступал, как Жильбер. Вот это сделало бы меня одной из самых счастливыхженщин в мире!

– Жильбер? А что же он делает?

– Он одалживает Ариану своим друзьям. Вот как ей повезло!

– Какой ужас!

– Опять вы за свое! Совсем потеряли голову от страха.

– Но, Эммануэль, неужели вы окончательно перепутали понятияо том, что хорошо и что плохо? Как вы можете одобрять мужа, торгующего теломсвоей жены, словно это какой-то предмет потребления?!

– Торгует – это не то слово, он ведь ничего не проситвзамен. А вот потребление – это вы хорошо сказали. И я люблю, когда меняпотребляют.

Она была явно довольна меткостью своего последнего выстрела.

– Конечно, такой дележ, такой «лэнд-лиз» только усиливаетчувство собственности. Муж-ревнивец, который не выпускает жену из своих лап –скупец, зарывший талант в землю.

– А в таком случае, почему вы не предложите Жану стать вашимсводником?

Эммануэль подняла бровь: похоже, что ей подарили неплохуюидею! Некоторое время обе молчали. Анна-Мария снова погрузилась в работу. Новот она оставила кисть, оперлась локтем о диван. Эммануэль рада была услышать,что художница вернулась к предмету беседы:

– Значит, Ариана отдается только тем мужчинам, которых ейпредлагает муж?

– О нет!

– Тогда она, согласно вашей теории, совершает не правомочныйакт. Она лишает Жильбера его права предоставлять жену мужчинам по его выбору.Она просто нарушает сто супружеские права. Она ведет себя не как жена, а каксвободная женщина.

Воодушевленная своими успехами в логике, Анна-Марияотважилась продвинуться дальше:

– А вы поступаете еще хуже: вы отдаетесь тем, о ком Жанвообще ничего не знает.

– Есть много способов быть хорошей женой, – задумчивопроизнесла Эммануэль. – Главное, конечно, в том, чтобы запрячь всю эротическуюэнергию в супружескую коляску. А после этого все, что мы хотим, – этоустановить счастливые любовные отношения.

– Я очень сомневаюсь в ваших методах.

– И зря. Я уже сказала вам, что чем больше я занималасьлюбовью, тем больше я училась любить.

– Выходит, дело просто в технике?

– Нет, мой прогресс был не только в технике. Здесь была нетолько физиология, но и психология. Я научилась не страдать от того, что недолжно причинять страдания. Ведь любовники больше мучают друг друга вместотого, чтобы просто любить. Я вылечилась от этих ужасных привычек. Я не хотела,чтобы любовь мучила, я хотела, чтобы она успокаивала. Не экзаменационной, таксказать, неделей, а вечными каникулами. Да, я поняла это в самое время. Ивсякий, прежде чем захочет научиться жить в браке, должен научиться простожить.

– Но право на нетронутость – это же неотъемлемое правобудущего супруга.

– Так все еще утверждают. Но есть и другой путь: вместоневинности, фаты, букетика флер-д'оранжа и прочих предрассудков невестаприносит мужу любовь к любви, знание науки и искусства любви! Или, если уж онане решилась пройти все это перед свадьбой, она должна немедленно научитьсяэтому после. Сразу же приступить к этому. И мужья будут гордиться и восхищатьсятеми женщинами, которые будут рыскать вокруг и возвращаться из своих набеговсвежими, как цветы, вместо того чтобы вянуть в сумерках супружеской верности.

– Что за поэтическая речь! Стало быть, каждая порядочнаяпара приговорена к вымиранию.

– Просто так устроена жизнь. Брак можно обновлять толькостимулированием, только бесконечными, как вы выражаетесь, эскападами – таковаприрода, соль, превращающая нашу еду в пищу богов.

– Но если эта приправа отравит ваши кушанья? Если вашбрачный союз умрет от таких приправ?

– Тогда туда ему и дорога! Значит, это был никуда не годныйсоюз. Что жалеть о пролитом молоке! Развал такого союза никому не повредит.

– Значит, имеет значение только послушание Эросу, как выговорите? Ну, а ревность тех женщин, у которых вы отбираете мужей? Они-то имеютна что-нибудь право?

– А я разве обязана быть хранительницей их очага? Защитницейэтого дикого пережитка? Я слышала, среди некоторых племен существует обрезаниедля девочек. Им ампутируют клитор, чтобы они не очень-то рвались кнаслаждениям. Там даже не надо прибегать к помощи медиков: их матери самисоглашаются провести такую операцию. Так вот: я ненавижу тех, кто смотрит намир глазами этих женщин из африканского племени.

– Ну, а будет ли ваш муж в восторге, когда в один прекрасныйдень вы подарите ему ребенка от чужого отца? А потом еще и еще?

– Эти дети не будут от «чужого отца». Они будут детьмичеловека. А происхождение человеческого существа никого не должно интересовать.Если у меня будут дети, я не буду заботиться о том, сколько ошибок сделают онив школьных сочинениях, я буду заботиться о том, чтобы они жили в прекрасноммире. И если это не будет терпимый и свободный мир, тогда мой ребенок окажетсяв самом деле просто гибридом.

Анна-Мария оторвалась от своих кистей и подняла голову:

– Скажите, Эммануэль, а вы все позволите вашим детям?

– О нет, я запрещу им вернуться в XI век.

– А о какой любви вы расскажете им?

– Существует только одна любовь, и она неделима.

– Но разве вы их будете любить той же любовью, какой любитеЖана?

– Я же говорю вам, у любви только один путь.

– Но с Жаном вы спите, хотя и не считаете это егоисключительным правом.