Мар. Щит императора - Александра Лисина

Глупо, конечно. Женского во мне осталось совсем немного. И то, я вспоминал об этом в основном, когда видел голого императора, с удовольствием уплетал сладкие плюшки, любовь к которым сохранил еще с прежней жизни, или когда выслушивал скабрезные шуточки от Зиля с Ежом, которые все чаще стали намекать, что мне пора бы обзавестись подружкой.

Зато отсутствие личной жизни помогало полностью сосредоточиться на работе. И только Талья какое-то время продолжала меня напрягать. Ровно до того момента, пока я не сообразил, что все ее выразительные взгляды – это своеобразная тренировка, отработка навыков на живом манекене. Ну, как мы… тьфу ты… вы, девушки, обычно делаете в период взросления, подчас даже не осознавая, что по-настоящему флиртуете.

С девчонкой я, естественно, поговорил. Как мог, постарался сгладить неловкость и, покопавшись в памяти, дал пару советов, как говорить, что надевать и как смотреть, чтобы привлечь к себе внимание, но при этом не переступить грань, за которой флирт переходит в пошлятину.

Талья, ясен пень, сперва обиделась. Потом расплакалась. Почти месяц со мной не разговаривала, но потом мы все-таки помирились. И вот с тех пор я пару раз в неделю заглядывал на кухню.

В ту ночь она приготовила роскошное угощение – настоящий борщ с пампушками, который я как раз намеревался попробовать, когда дверь с грохотом распахнулась, и на пороге кухни возник разгневанный император. Растрепанный, в съехавшей набок рубашке, с горящими глазищами. Честное слово, он был настолько зол, что я чуть не подавился капустой. А Талья при виде повелителя так испугалась, что едва не выронила горшок с мясной похлебкой, на которую у меня тоже были большие планы.

– Э, нет, второй раз мы сорить тут не будем, – пробормотал я, перехватив тяжелый горшок одной рукой тут же зашипев от боли. – Блин, горячо!

– Конечно, я же только из печи достала, – пролепетала девчонка и, спохватившись, сделала неуклюжий реверанс. – Здрасти.

Перехватив тяжелый взгляд его величества, я вздохнул.

– Тарелку тащи, чудо. Не видишь – повелитель голоден. Если не покормишь, он все тут разнесет. А если ты еще скажешь, что не напекла сегодня его любимых пирожков с яблоками, вообще уволит к такой-то матери.

Талья всплеснула руками и опрометью кинулась обратно к печи.

– Да как же не напекла! Напекла, ваше величество! Вот, еще горяченькие! Будете?!

Карриан на мгновение растерялся.

– Да заходите, ваше величество, – угукнул я. – Жаль, что я разбудил вас раньше времени, но от борща не отказывайтесь, а то полжизни потом жалеть будете.

Злость императора тут же утихла. Он действительно зашел, сел рядом со мной на грубую лавку, молча взялся за ложку и, опалив меня еще одним выразительным взглядом, принялся за еду. Правда, по мере того как борщ в тарелке стремительно убывал, недовольные складочки на лбу Карриана постепенно разглаживались. Глаза посветлели. А когда Талья поставила перед ним большое блюдо с горячими плюшками, он благодарно кивнул.

Обратно мы вернулись только через час – сытые и сонные, потому что умудрились обожраться до невозможности. А по пути я честно повинился. Признался, что не ожидал такой реакции. Кар в ответ поворчал. Обозвал меня нехорошим словом. Но в итоге мы все-таки договорились, что больше я таким варварским способом выдергивать его из сна и из постели не буду.

Я пообещал. Куда деваться? Но с огорчением признал, что процесс завершился почти в три раза быстрее, чем обещал Тизар. Так что теперь я не только уйти без ведома императора не смел… страшно подумать: лишний раз даже до сортира не мог дойти, не поставив его при этом в известность. Дурацкая синхронизация… и из-за печати, и из-за перстня… получилась двойной. Сперва мы синхронизировались по магии. Потом вот из-за кольца. А итогом этого идиотского совпадения стало то, что к концу второго года в качестве тени его императорского величества я не просто начал понимать Карриана – я и впрямь начал его чувствовать. Где он находится, в каком настроении, хочет ли есть или же, наоборот, его блевать тянет от отвращения…

Потом-то я, конечно, сообразил, что именно благодаря синхронизации был лишен возможности испытывать физическое влечение к противоположному полу: Карриан тоже этого не мог. Но ему-то мешала магия, а мне, как вы уже, наверное, догадались, он сам. Однако и это еще цветочки. Оказывается, благодаря синхронизации, блаженный холодок, который так долго спасал меня от эмоций, тоже начал давать трещины. Я стал более подвижным в этом плане, менее устойчивым и, к сожалению, чересчур чувствительным. Да, вот такой порочный круг, из-за которого в итоге страдали мы оба, и до окончания которого нужно было потерпеть еще один мучительно долгий год.

Хотя в каком-то смысле мне стало проще – теперь из императора не надо было клещами тянуть слова и допытываться, что именно его не устраивает. Я просто знал это. И никакие маски, холодный тон, злобный взгляд или свирепое раздувание ноздрей не могли сбить меня с толку. Более того, я воочию убедился, что в действительности Карриан не был таким уж козлом. И чурбаном бесчувственным тоже не являлся. Просто жизнь во дворце сделала его таким. Жесткие рамки, в которые он был поставлен с самого детства. Они порой очень мешали жить, но иначе император уже не мог. А если и мог, то не хотел этого показывать. Только я знал, о чем он в действительности думает, чем живет и как тяжело ему принимать некоторые решения. И лишь со мной он позволял себе расслабиться, хотя и это происходило не так уж часто.

Пожалуй, именно тогда я со всей ясностью понял, что имел в виду мастер Зен, когда говорил, что тень – это отражение хозяина. Я стал для Карриана не просто тенью. В каком-то смысле я стал им самим. Я думал, как он. Реагировал как он. Я был его зеркалом. Его вторым «я». Той самой тенью, которая во всем его поддерживала и даже иногда подражала. Это было неизбежно с двойной синхронизацией. Мы просыпались и вставали одновременно. Мы в одно и то же время хотели есть, спать, валяться на кровати и ничего не делать. Испытывали одни и те же эмоции. Совершенно одинаково раздражались на посетителей, явившихся не по делу. И так же одинаково испытывали облегчение, когда эти люди покидали кабинет.

Я научился предугадывать, когда Карриана настигнет приступ его знаменитого бешенства. И в какой-то момент увидел, что в действительности это не следствие гнусного характера, а лишь результат естественных всплесков темного дара, которые требовалось гасить, причем делать это как можно более незаметно. По мере того, как приближалось окончание нашей с императором каторги, таких всплесков и перепадов настроения становилось все больше. Сами они были все ярче и агрессивнее. Справляться с ними оказывалось все труднее, и все чаще мне приходилось забирать у императора излишки.

Карриан, хоть и старался этого не показывать, стыдился своей слабости. Будучи сильным мужчиной, он всеми фибрами души ненавидел беспомощность. Собственная уязвимость и полная зависимость от перстня выводили его из равновесия. Но поделать он ничего не мог. И я не мог, потому что это значило не только опозорить императора перед всем честным народом, но и подписать себе смертный приговор.